Характеристика русского высшего командного состава

Продолжение. Начало читайте в предыдущем номере.

Продолжаем публикацию выдержек из работы генерал-майора Василия ФЛУГА «Высший командный состав», которая была напечатана в «Вестнике Общества русских ветеранов Великой войны» в Сан-Франциско в 1937 году. Полагаем, этот труд актуален и сегодня, а также полезен генералам и офицерам современной Российской армии.

Командному составу (КС) нашей старой армии как производной русского народа прежде всего были свойственны те черты, которые присущи вообще русскому национальному характеру. Из этих черт нас ввиду цели нашего исследования интересуют главным образом черты отрицательного свойства.

В моем труде я подвергаю особенности русского национального характера довольно подробному разбору, опираясь на данные литературы (в том числе на мнения таких авторитетов, как Пушкин, Ключевский, М. И. Драгомиров и др.), а также на свой многолетний опыт, но здесь ввиду необходимости сокращения своего доклада я ограничусь только их перечислением:

1. Пассивность и умственная апатия, наше пресловутое «ничаво». 2. Неспособность к продолжительному напряжению воли, физическая и умственная лень. 3. Беспечность и небрежность, русское «авось». 4. Отсутствие солидарности и взаимное недоверие. 5. Отсутствие гражданской дисциплины. 6. Нервность, которая на войне выражалась в частых паниках, «отскоках», крайней чувствительности флангов и т. д.

Кроме перечисленных недостатков, свойственных массе русского народа, наш интеллигентный класс обладает, в частности, еще некоторыми специальными чертами характера отрицательного свойства. Перечислю важнейшие из них: 1. Слабое развитие чувства долга. 2. Способность быстро падать духом. 3. Боязнь риска и ответственности как результат недостатка мужества. Эти дефекты характера влекли за собой отсутствие решительности, самоуверенности и предприимчивости. Дух почина, а тем более дерзания чужд современному русскому интеллигенту. 4. Болтливость. 5. Сильно развитая способность к анализу, к критике. Это предпочтение аналитической формы мышления синтетической умаляет способность образованного русского человека к созидательной работе и к «смотрению на дело в целом».

При таком «органическом» характере перечисленных недостатков неудивительно, как говорит один из наших зарубежных военных писателей, что в русском КС их «нельзя было ничем искоренить: ни обучением, ни опытом войны, ни маневрами, ни военной игрой». Правда, что в большом числе субъектов, принадлежащих к одному виду, имеются всегда и значительные отклонения от среднего типа этого вида, так что, говоря теоретически, должно бы представиться возможным на старшие командные должности избирать лиц, которые именно являются отклонениями от среднего типа в лучшую сторону. Но на практике такой подбор нелегок, и та система его, которая действовала у нас, цели «отбора лучших» не достигала. Не было также принято и надлежащих мер, чтобы путем воспитания смягчить в командном составе отрицательные черты русского национального характера, не говоря уже о мерах по перевоспитанию всего народа.

На войне пассивность КС выражалась во множестве самых разнообразных форм, которые сводились более или менее не только к отсутствию предприимчивости, но и к медленности или отсутствию реакции на «обращения неприятельские». Нашим начальникам был в большинстве чужд дух «рипоста», который темпераментного фехтовальщика побуждает немедленно использовать неудачный выпад противника, чтобы подставить ему шпагу, пока тот еще не вернулся в положение en garde. Так, например, отбив атаку, русские войска обыкновенно медлили с переходом в контратаку, что приводило к упущению благоприятных минут. Этот недостаток в Великую войну удалось отчасти устранить только на третьем году благодаря продолжительной практике позиционной войны и настойчивым усилиям старшего командования.

В мирное время пассивность при значительной доле участия лени неблагоприятно влияла на любознательность и стремление к самоусовершенствованию. Только наличием этих отрицательных качеств можно объяснить факт, что многие начальники (в том числе и из офицеров Генерального штаба) достигали высоких командных должностей, не прочтя со времени окончания последнего учебного заведения ни одной книги по своей специальности. Те, которые следили за военной литературой, часто делали это «постольку поскольку» для того, чтобы не прослыть невеждами во мнении своего начальства (если последнее придавало значение этому виду подготовки), для практических целей службы (например для руководства тактическими занятиями) и по другим подобным соображениям. Доклады по военным вопросам посещались тогда, когда начальство этого требовало (например в полках) или когда было основание предполагать, что это может оказать влияние на аттестацию.

В противоположность генералу В. Драгомирову, который полагает, что «вместе с охотой к постоянному совершенствованию пропадает и воля», я уверен, что, наоборот, при отсутствии воли не может быть охоты к совершенствованию, так как самый процесс усовершенствования требует значительных усилий воли. Лень есть недостаток не ума, а характера. Поэтому чтобы поднять образование нашего ВКС, необходимо развить в нем волю. Без этого условия не помогут ни насаждение новых учебных заведений, ни расширение их программ, к чему у нас всегда была преувеличенная склонность.

Тому же свойству лени можно приписать, что наши начальствующие лица часто имели тенденцию свое внимание посвящать преимущественно мелочам службы, упуская главное. Привыкнув к этим мелочам на невысоких должностях, начальник при дальнейшем повышении по службе оказывался неспособным примениться к новым требованиям, которые предъявляла к нему служба на более высоких постах. Ведь, к примеру сказать, гораздо легче оценку служебной пригодности подчиненного произвести посредством привычной поверки во вверенной ему части веса солдатских «порций», или чистоты портянок, или исправности несения внутренней службы, чем по его способности управлять частью в поле или руководить тактическими занятиями офицеров. Эта мелочность, которая, коренясь первоначально в лени, а потом развивавшаяся самостоятельно в силу национального склада ума, чуждого синтетическому мышлению, являлась одной из характерных черт наших старших начальников, особенно вышедших из строя.

В числе наших национальных недостатков мною было еще установлено чрезмерное развитие у русского интеллигента духа анализа. При наличии такого направления ума исходившие от начальства оперативные и тактические распоряжения в подчиненных инстанциях обыкновенно принимались с большой дозой критики, чему способствовало также отсутствие единства военной мысли. Но возможно, что и самое отсутствие такого единства являлось результатом природного предрасположения к критике, приводившего к отсутствию дисциплины мысли в высшей военной среде. Это могло быть одной из причин, почему у нас не установилась единая военная доктрина.

Отсутствию чувства солидарности можно отчасти приписать довольно распространенный недостаток нашего ВКС – грубое обращение с подчиненными. У нас были генералы, пользовавшиеся громкой известностью не одержанными ими победами над врагами Родины, а своею легендарной грубостью, граничившей с хамством. Хотя этот недостаток и коренился в более глубоких бытовых и культурных условиях русского народа, все-таки можно думать, что если бы военное начальство было глубже проникнуто сознанием своей солидарности с прочими чинами армии, независимо от их рангов, оно относилось бы более бережно к личному достоинству своих подчиненных. Тогда и в подчиненных не убивалось бы, как часто случалось, сознание своего единства с начальником и не создавалось бы отношение к нему как к какой-то враждебной силе. Отсутствие солидарности в нашей армии выражалось еще в той тугости, с которою в ней прививалось установленное законом взаимное приветствие воинских чинов.

Как уже было сказано, я воздерживаюсь вообще от разбора положительных качеств русского национального характера ввиду ненадобности такого разбора для целей моего исследования, однако не могу не коснуться здесь одной из таких положительных черт потому, что в применении к военным вождям она теряет отчасти свое положительное значение, обращаясь в недостаток. Черта эта – мягкосердечие – сердобольность. Ее можно было бы только приветствовать в представителях КС, если бы она проявлялась в заботливости и в попечении о своих подчиненных, но она становится крупным недостатком, когда этой заботливости приносится в жертву достижение цели боя или операции, или когда вид понесенных войсками в бою потерь подавляет волю начальника к энергичному продолжению трудной боевой задачи, или когда сердобольность мешает ему предъявить крайние требования к выносливости войск для совершения форсированного марша. В этих и им подобных случаях начальник, подавляя свои личные чувства, должен быть способен проявить даже некоторую долю жестокости.

Таков был Наполеон, когда под Йеной в 1806 году он приказывает своим войскам, для которых, по его мнению, не должно было быть ничего невозможного, поднять полевую артиллерию на руках на неприступные кручи Ландграфенберга; таков был фельдмаршал Гурко, когда он, не боясь заморозить свои плохо одетые войска, приказал им в зимнюю стужу перейти Балканы.

Не думаю, чтобы у нас в последнюю войну было много таких «жестоких» начальников, но таких, которые проливали слезы над боевыми потерями своих частей и при виде их теряли энергию для продолжения своей задачи, мне приходилось видеть.

Этой же сердобольности следует, вероятно, приписать отчасти тот факт, что наши вожди почти никогда не умели заставить утомленные боем войска преследовать отступившего неприятеля, и она же была причиной, почему на службе терпелись сплошь и рядом негодные для нее элементы. Установившийся в России около ста лет назад государственный и общественный строй, сковывавший личную инициативу, взявший в опеку не только деятельность, но и образ мыслей граждан, – словом, установившийся во всех сферах жизни бюрократический порядок в связи с падением значения дворянства как передового сословия оказался, вероятно, главным фактором, который лишил русский образованный класс сильных и самостоятельных характеров, подведя его под общий уровень безволия, нерешительности и пассивности. Ярким представителем такого направления в военном ведомстве был всемогущий Аракчеев, систематически вытравлявший волю из строевых начальников.

«Без протекции, – говорит про эту эпоху А. Н. Куропаткин, – пробирались вперед только офицеры, наиболее послушные воле начальства, в каких бы диких формах эта воля ни проявлялась».

Служба обратилась в рутину, в мертвечину. Нигде влияние бюрократизма не оказалось столь пагубным, как именно в армии, что и не замедлило сказаться в понесенных ею в Крымскую войну неудачах. Гражданское мужество, которое еще в допетровскую эпоху нередко проявляли царские воеводы, которым в такой высокой степени обладал сам великий Петр, писавший с Прута в Москву, чтобы «буде он окажется в плену, никаких его приказов не исполняли», это качество, которым в советах Петра блистал князь Яков Долгорукий, которое мы видим у Суворова, Кутузова, Ермолова и многих других из их современников, в последующие эпохи исчезает у нас из обращения. Начинает утверждаться доктрина «Слушаюсь!». Не рискуя ошибиться, можно сказать, что едва ли лицо, обладавшее гражданским мужеством, могло сделать карьеру при управлении таких министров, как Ванновский, Куропаткин и Сухомлинов.

Отсутствие у нашего ВКС гражданского мужества во время войны выражалось между прочим в том, что начальники боялись сознаться в своих неудачах или в слабости достигнутых успехов, что приводило к крайне вредному пороку – искажению истины в донесениях, который Ю. Н. Данилов называет «старой язвой» нашей армии. Случалось, что этот недостаток принимал отвратительную форму, когда начальник пытался вину в понесенной неудаче свалить на подчиненного или на соседей. К счастью, это было редким явлением и подвержен этому был КС не одной только нашей армии.

Именно резкий контраст между той эпохой, когда в нашем Отечестве раздавался непрерывный гром победы, и современным мне мрачным периодом нашей истории, окончившимся небывалым позором 1917 и 1918 годов, властно побуждает меня, не заботясь о своей «патриотической» репутации, повинуясь единственно голосу совести, постараться обнаружить те язвы, которые, по моему мнению, привели нас к крушению с тем, чтобы наметить пути исцеления, в возможность которого я непоколебимо верю.

Данная мною характеристика относится к КС, и преимущественно к высшему, и только отчасти, где это особо оговорено, применена мною и к офицерскому составу. Но было бы большой ошибкой из моего изложения сделать такой вывод, что офицеры русской армии были свободны от тех недостатков, которые были приписаны мною младшему и старшему командному персоналу. Эти недостатки как коренящиеся в особенностях национального характера присущи безразлично всем чинам армии, но у младших чинов ввиду их сравнительно ограниченного круга деятельности они могут не проявляться с той рельефностью, с которой они выражаются у старших чинов.

Итак, недостатки у всех общие, и ничего не может быть ошибочнее, вреднее и опаснее, как утверждать, что наш офицерский состав в последнюю войну был безупречен, а командный состав никуда не годен. Генералы «плоть от плоти и кость от кости» офицеров – и разницы по существу между ними быть не может. Для суждения о недостатках, обнаружившихся в деятельности офицеров на войне, привожу следующую выдержку из моей статьи «В защиту нашего командного состава»: «Офицерский состав мирного времени был дисциплинирован, достаточно предан служебному долгу, в бою самоотвержен, умел безропотно умирать, но в массе... не обладал, по крайней мере в главном роде войск, качествами, присущими воину по призванию: авторитетом, инициативой, предприимчивостью, неукротимой волей к победе. Его храбрость имела вообще определенно пассивный характер. Даже взаимная выручка не находилась на должной высоте. Активные воинские качества встречались чаще у молодежи, младших офицеров, начальников команд разведчиков и пр., между которыми герои были нередки; реже те же качества можно было встретить между ротными командирами и в виде исключения – между батальонными. Состав последних в армейских пехотных полках, говоря вообще, был, безусловно, неудовлетворителен. Поддерживать строгую дисциплину в условиях военного времени офицеры в массе, по недостатку авторитета, не умели».

Меры для привития населению государства вообще и его образованному слою в особенности духа патриотизма, предприимчивости, энергии и пр. при всей их важности не обеспечивают, однако, сами по себе удовлетворительного качества ВКС армии. Они только подготовляют почву, к которой могут быть приложены некоторые специальные, направленные к этой цели меры, а именно: воспитание офицерского и командного составов и система подбора лиц на высшие командные должности.

Но прежде чем перейти к исследованию этих мер, я постараюсь начертать идеал, к которому желательно приблизить ВКС, так как только при наличии такого определенного идеала меры по воспитанию и подбору не уклонятся от строго правильного пути.

Продолжение следует.

Опубликовано в выпуске № 49 (517) за 18 декабря 2013 года

Источник: http://vpk-news.ru