Интервенция без стратегии
При этом говорить о каком-то консолидированном мнении международного сообщества не приходится. Против интервенции последовательно выступают Россия, Китай, Иран. И даже коалиция сил, готовая вмешаться в "сирийский вопрос", выглядит, скорее, как ситуативное объединение для решения тактической, а не стратегической задачи. Сегодня против режима Башара Асада объединились США, Франция, Саудовская Аравия, Катар, Турция, Израиль. Не говоря уже об исламистских группах, борющихся против сирийского правительства, но не являющихся от этого поклонниками стран западного мира. Свою враждебность к США и европейским странам радикальные исламисты уже не раз доказывали на практике.
В любом другом случае такой состав коалиции трудно было бы себе представить. И ее долговременная устойчивость также вызывает сомнения. Голосование в британском парламенте против военного вторжения в Сирию прекрасно свидетельствует об этом. Ведь Лондон до последнего времени был самым верным и последовательным союзником Вашингтона, а премьер-министр этой страны Дэвид Кэмерон публично метал громы и молнии в адрес президента Сирии.
Как только перспектива интервенции стала вполне реальной, представители России заговорили о том, что последствия такого шага будут иметь катастрофический характер для тех, кто решится использовать "последний довод королей". У Москвы на Ближнем Востоке в целом, и в Сирии, в частности, есть свои интересы, не совпадающие с подходами США и их союзников.
Но означает ли это, что Россия намеренно сгущает краски? Легче всего упрекать Кремль в том, что его позиция мотивирована симпатиями к "братскому диктаторскому режиму". В действительности же, данный тезис не выдерживает никакой критики. Главными спонсорами сирийской оппозиции (не только материальными, но и духовными) выступают такие страны, как Саудовская Аравия и Катар. Они являются стратегическими партнерами США, однако, их при всем желании невозможно рассматривать, как демократические государства. Более того, у Саудовской Аравии есть совсем недавний опыт интервенции в Бахрейн (март 2011 года) с целью подавления там оппозиционных выступлений. Как раз за это сирийские власти сегодня жестко критикуются представителями "прогрессивной общественности".
В сирийской истории есть много фактов и факторов, которые могут вызывать опасения (кстати, не только у Москвы) в силу намного более прагматических резонов. Во-первых, бросается в глаза стратегическая беспомощность тех, кто стремится одним махом разрубить сложнейший узел этнополитических, геополитических и межконфессиональных проблем. Напомню, что в 2001 году США и НАТО начали операцию в Афганистане (фактически поддержанную Россией) для нейтрализации движения "Талибан" и "Аль-Каиды". Сотрудничество иракского лидера Саддама Хусейна с той же "Аль-Каидой" было одним из основных мотивов подготовки к операции в Ираке в 2003 году. Из относительно недавних примеров можно вспомнить французскую интервенцию в Мали, обоснованную необходимостью сдерживания радикальных исламистов.
Сегодня вторжение в Сирию, если отбросить дипломатическую политкорректность, среди прочего способствует тому, чтобы радикальные исламисты смогли добиться своей цели – победы над светским режимом Асада. Понимают ли это до конца в Вашингтоне, Париже или Лондоне? Риторический вопрос. Есть немало свидетельств как понимания этой проблемы, так и ее легкомысленного игнорирования, замешанного на чрезвычайной переоценке личности Асада. Но поражение последнего объективно играет на руку сторонникам "чистого ислама". Конечно, антиасадовская оппозиция сегодня разнородна. Но в гражданских конфликтах и революционных потрясениях зачастую побеждает не умеренная и склонная к компромиссам сила, а те, кто более всего мобилизован и готов переступать "красные линии".
Можно сколько угодно теоретизировать по поводу авторитарной сирийской модели. Но эта модель подобно крышке долгие годы удерживала под собой кипящее варево проблем. И хотя 90% населения Сирии составляют арабы, наличие 9% курдов – этнополитический сюжет, от которого невозможно отмахнуться, учитывая хотя бы географическое положение страны (границы с Турцией, Ираком). То же касается и религиозного состава. Несмотря на подавляющее численное превосходство мусульман-суннитов, в стране, по разным оценкам, живет от 10% до 15% алавитов, к которым принадлежит и президент Асад. Добавим к этому исторический опыт – попытки создания самостоятельного алавитского государства в Латакии в 1920-1930-х гг. Начиная с 2003 года, в стране увеличилось количество шиитов, а стратегическая кооперация Дамаска и Тегерана также повышает значение "шиитского фактора". Не стоит сбрасывать со счетов также христиан (они составляют порядка 10% населения) и друзов (около 3%), по поводу идентичности которых ведутся споры и нет единого мнения.
Как бы то ни было, а окончательный срыв "крышки" кипящего котла лишь повышает вероятность тяжелых последствий. Есть ли у сегодняшнего ситуативного синдиката противников президента Асада стратегический план по выходу Сирии из тупика гражданской войны? Как будет функционировать новое правительство страны? Будет ли оно базироваться на принципах консоциальной демократии (кстати, далеко не всегда эта модель приводила к долгосрочному миру, достаточно посмотреть на пример соседнего Ливана)? Можно ли строить будущее Сирии на федералистских основах? И если да, то какие земли или регионы станут субъектами такой федерации? Или выход кроется в разделении страны? Но как в таком случае обеспечить единство новых образований и не будет ли дробление мультиплицироваться на каждом новом этапе?
На эти вопросы сегодня нет внятных ответов. В своей статье "Реальная проблема Сирии" известный американский политик, член сенатского комитета по вооруженным силам в 1975-1987 гг. Гэри Харт справедливо заметил: "Использование силы не является политикой, оно подменяет собой политику". Просто потому, что вслед за интервенцией встает вопрос об устройстве того политического пространства, в которое ты вторгся.
Можно сколько угодно критиковать Штаты и их союзников за вмешательство в югославский кризис, но там хотя бы имелся некий план (достижение независимости Косова, интеграция бывшего сербского края и самой Сербии в ЕС и НАТО, всесторонняя поддержка горизонтального диалога Белграда и Приштины). Этот план можно критиковать, а саму операцию в бывшей Югославии считать нарушением международного права. Но, как минимум, в ней присутствовало нечто большее, чем лозунг "Милошевич должен уйти".
Видим ли мы то же самое в Сирии? Ответ будет, к сожалению, отрицательным. Подготовка к интервенции видится самоцелью, по принципу "главное ввязаться в бой, а там видно будет". Но разрушение государства в этой ближневосточной стране может лишь мультиплицировать хаос и создать у радикальных экстремистских групп иллюзию того, что ничто кроме силы не является демиургом действительности.
Принцип "победитель получает все" и "горе побежденному" в политике еще никто не отменял. Вопрос лишь в цене главного приза. И в случае с Сирией это оружие обоюдоострое. И применимо оно не только к падающему Асаду или к Москве, но и к странам Запада. Для противников западных ценностей, как таковых, не существует понятия "благодарности". Достаточно посмотреть на всю историю Афганистана после 1989 года, включая и трагический для Америки день 11 сентября 2001 года.
Сомнительно, чтобы это было стратегической сверхзадачей для Вашингтона. Но, если это так, то почему же Россия не должна проявлять скепсиса, если даже для США и их союзников выгода от свержения Асада сомнительна?
Сегодня нет недостатка в оценках, которые ставили бы под вопрос эффективность международного права и всей системы международных отношений. Односторонние действия и отсутствие согласования базовых интересов стали уже слишком привычными. Однако в этих условиях Москва и Пекин хватаются за обломки ялтинско-потсдамского мира и стремятся к минимизации интервенций. И хотя Россия делает это не всегда последовательно (можно вспомнить пример августа 2008 года), в целом линия поддержки национального суверенитета от внешних посягательств выдерживается.
У Москвы есть понимание того, что любое государственное образование намного лучше разрозненных квази-государств и террористических сетей. Тем более, что светская Сирия при Асаде не создавала проблем РФ на Северном Кавказе или в Поволжье. Сегодня никто не даст гарантии того, что на смену диктатуре алавитского меньшинства придут демократы, а не радикальные исламисты, которые могут воспользоваться создавшимся вакуумом власти. Не только для мести России за ее проасадовские симпатии, но и для продолжения борьбы с ненавистным Западом иными средствами и в иных формах. Вряд ли имеет смысл отмахиваться от данного тезиса только из-за того, что он часто повторяется Москвой.
Сергей МАРКЕДОНОВ
