Сержант ломоносовского калибра — часть II
Начало читайте в предыдущем номере.
«Прокатывая» мои идеи, – вспоминал Лаврентьев о встречах с одним из руководителей Первого главного управления (ПГУ) Н. И. Павловым, – он устраивал мне встречи с учеными, с интересом следил за нашими дискуссиями, проходившими иногда довольно бурно. Тогда для меня существовал только один авторитет – наука, и если я в чем-то был уверен, то отстаивал свою точку зрения, не считаясь ни с чем».
Однажды Павлов сказал, что звонил «хозяин», интересовался делами Лаврентьева. Сегодня высшие руководители России не находят времени для академиков, а Берию интересовал талантливый студент!
“ Первое место Лаврентьева в «списке Головина» говорит само за себя – это признание научного калибра в своем кругу ”Круг знакомств рос: физики Д. И. Блохинцев (Олег его знал заочно по учебнику квантовой механики), И. Н. Головин, математик А. А. Самарский. Курчатов предложил окончить университет за четыре года, и Олег перескочил с первого курса на третий, вскоре его пригласили на работу в Лабораторию № 2 (будущий Институт атомной энергии).
Все было хорошо, но… Лаврентьев с удивлением узнает, что Сахаров и Тамм тоже занимаются вопросами удержания плазмы, правда, за счет магнитного поля. Лишь в 1968 году Лаврентьеву стало известно, что его первая сахалинская работа попала на отзыв к Сахарову, недавнему аспиранту Тамма, и сформулированные в ней идеи запустили «цепную реакцию» мыслей московских физиков.
Круг знакомств, инкогнито в углу
В середине мая 1951-го Олег получил постоянный пропуск в Лабораторию № 2, именовавшуюся также ЛИПАН (Лаборатория измерительных приборов Академии наук). Работали много, ожидался приезд Берии, который сам хотел посмотреть на эксперименты.
Лаврентьев знакомится с Львом Арцимовичем, назначенным руководителем экспериментальной программы по управляемому термоядерному синтезу, величиной в научном мире крупнейшей. Оказывается, и тот читал его первую работу, высоко ее ценит. А потом Олег встречается с Г. И. Будкером – будущим директором Института ядерной физики Сибирского отделения АН СССР. Он тоже читал работу выпускника вечерней школы рабочей молодежи и отнесся к автору очень доброжелательно.
Фото: google.comВ это время Олег жил на набережной Максима Горького (там было построено несколько домов для сотрудников ПГУ). Все, казалось бы, складывалось. В конце июня 1951 года его принимает А. П. Завенягин, расспрашивает о жизни, о планах на будущее, предлагает путевку в дом отдыха. Нередки встречи с Павловым и Махневым – Олег хотел реализовать собственную экспериментальную программу (в силу незначительности требующихся средств «куратор» назвал ее грошовой). Но что-то стопорилось.
В октябре 1951-го в ЛИПАН состоялось детальное обсуждение идеи Олега об электромагнитной ловушке. «Присутствовал еще один человек, – вспоминал Лаврентьев. – Он тихо сидел в углу, внимательно слушал мои объяснения, но вопросов не задавал и в наши разговоры не вмешивался. Когда обсуждение подходило к концу, он тихо встал и вышел из аудитории». Позднее Олег понял, что это был Тамм. Через полвека Лаврентьев напишет: «Причины, побудившие его присутствовать на нашей встрече инкогнито, мне непонятны».
К июню 1952-го Лаврентьев выпустил отчет с расчетами своей ловушки и параметров удерживаемой в ней плазмы, который направил на рецензию академику М. А. Леонтовичу, а 16 июня состоялась первая встреча еще одного крупнейшего авторитета в физической науке и пухлощекого упрямца, признающего лишь один авторитет – истины. Леонтович начал с комплиментов, но потом стал убеждать автора в нереализуемости его идей – и ловушек, и реактивного плазменного двигателя для использования в космическом пространстве.
Лаврентьев не поддался, сказал, что подумает. И тогда Леонтович при нем позвонил кому-то по телефону и сообщил: «Все в порядке…» Наивного Олега эти слова покоробили, и он мысленно к ним добавил: «Ваше задание выполнено».
Отчет Леонтович «зарубил», хотя встречи их продолжались и академик даже хотел брать Олега в аспирантуру. Позже Лаврентьев признается: «Заключение М. А. Леонтовича задержало начало экспериментальных исследований по электромагнитным ловушкам почти на пять лет. Это была большая потеря не только для меня, но и для всей нашей программы по управляемому термоядерному синтезу».
Олег был парнем с крепкими нервами. Он лишь удивлялся, почему Сахаров при разговорах уклоняется от темы той части сахалинской записки Лаврентьева, где предлагалась «настоящая» водородная бомба. Сама идея использования дейтерида лития в термоядерном заряде не может быть признана чисто лаврентьевской. Корифеи ценили ее очень высоко и признать, что мальчишка, лишенный интеллигентского изящества да еще и продвигаемый «этим» Берией, тоже оказался на высоте, еще даже не учась в МГУ, было для них непереносимо. Однако приходилось терпеть, скрывая раздражение. С одной стороны, строптивец мог подбрасывать интересные идеи, а с другой – за ним нужен глаз да глаз…
После письма Хрущеву
26 июня 1953 года изменило судьбу Лаврентьева круто, как и арестованного в этот день Лаврентия Павловича Берии.
У Олега отобрали пропуск в ЛИПАН, а начинается практика и надо писать диплом. Лишают повышенной стипендии (абсолютно беззаконно, в нарушение постановления правительства). Он оказывается без средств к существованию, а когда пробивается в кабинет нового декана физического факультета Фурсова, то слышит: «Ваш благодетель умер, чего же вы хотите?».
Как же верил молодой физик в советскую власть, если после этого он пишет письмо Хрущеву. И через несколько дней Олега вызывает на Старую площадь научный референт первого секретаря ЦК КПСС Панасенков. Сам физик, он все быстро схватил, да и, как оказалось, Арцимович на высшем уровне подтвердил ценность идей Лаврентьева. Стипендию вернули, но на пути к защите препон оказалось много, она состоялась лишь в мае 1955-го. И еще полгода (!) потребовалось, чтобы получить диплом.
Раньше все было ясно: Лаврентьева ждут в ЛИПАН. Но теперь дают от ворот поворот. Академик Арцимович довольно холодно сообщает, что это не в его компетенции. В итоге выпускник оказался в Харькове, где и остался на всю жизнь. Но еще до его приезда директору УФТИ К. Д. Синельникову позвонил кто-то из ЛИПАН и уведомил, что к нему едет скандалист и автор путаных идей.
Московские мытарства сменились харьковскими, но не может у таланта совсем не быть успехов. Собраны первые установки, получены результаты. Началась работа многих лет. Однако даже публикация статей в Москве оказывается для Лаврентьева невозможной. Он печатается в «Украинском физическом журнале» – на украинском языке, и его статьи начинают читать на Западе. И сразу же делают на них «стойку».
В 1968-м на Новосибирской конференции по физике плазмы с Лаврентьевым знакомятся иностранные ученые. Его работы цитируют, на них ссылаются. Физик из США Э. Клеванс писал: «Пионерская работа, относящаяся к экспериментам по электронной инжекции, была выполнена Лаврентьевым, а более поздние исследования проводились Доланом и др.». Однако за границу не командируют, игнорируются даже те приглашения в адрес Олега Александровича, где выражена готовность принимающей стороны взять на себя все расходы.
Лишь в 1974-м он впервые выехал за рубеж – в ГДР, на конференцию по низкотемпературной плазме. Годом позже его милостиво отпустили в Лозанну. Но чаще в поездках отказывали в отличие от однокурсника и бывшего соседа по общежитию на Стромынке Роальда Сагдеева, сделавшего блестящую карьеру в брежневском СССР и затем «увенчавшего» ее переселением за океан.
Ломоносов? А пожалуй, что «да»…
В 1968-м в Новосибирске академик Будкер сказал Олегу Александровичу: «Угробили хорошего парня». Вспоминая это, Лаврентьев написал: «Мои смутные догадки после этих слов обрели реальные очертания. Меня просто «гробили», а когда «угробили», выяснилось, что я не пользовался высоким покровительством, никому и ни в чем не причинил вреда».
Тут Лаврентьев как раз ошибся. Он причинял вред самим фактом своего существования. Он хотел жить в семье ученых, а в наличии были кланы, если иметь в виду многих из тех, кто населял физический олимп. Лаврентьев был виноват уж тем, что работал на пределе сил. Он любил физику в себе, а не себя в физике, зато его антиподы ценили в первую очередь свою исключительность, «избранность».
Однако Будкер был все же не совсем прав… Сказать, что Лаврентьева так уж и «угробили», нельзя – не из того теста был сделан. Он занимался физикой, стал доктором наук, запустил в работу свою электромагнитную ловушку «Юпитер-2М». И был без преувеличения ученым с мировым именем, основоположником перспективнейшего направления, которое и сегодня разрабатывают десятки групп исследователей.
В конце концов, место Лаврентьева в «списке Головина» говорит само за себя. Это признание научного калибра в своем, внутреннем кругу, оценка по гамбургскому счету. Он понимал физику не через уравнения, хотя и умел строить математические модели. А так, как чувствовали идею Архимед, Паскаль, Галилей, Ломоносов, ощущая или догадываясь, как в природе развиваются процессы, исследуемые мыслью.
Один из земляков-псковичей как-то спросил Олега Александровича: не усматривает ли он параллели между собой и Ломоносовым? Ведь великого помора тоже не очень-то признавали и он немало претерпел от академиков типа Миллера. Лаврентьев задумался, вначале пожал плечами, а потом прищурился и сказал: «А что? Может, и так…»
Да, постепенно его имя становится популярным и на родине – в древнем Пскове, городе, настолько сродненным с русской историей, что появление Лаврентьева на свет именно здесь можно считать символичным. После «черного передела» 1991-го Харьков оказался за пределами родины, уехать возможности не было, да и годы были уже не те. Но когда Лаврентьева стали обхаживать, намекая на возможность присвоения звания Героя Украины, он все авансы отклонил. Зато был горд званием почетного гражданина Пскова, и ныне там на доме, где родился О. А. Лаврентьев, установлена памятная доска в честь выдающегося российского физика-ядерщика.
Его имя становится все более чтимым и в Сарове, в котором он мог и должен был работать и в котором лучше, чем где-либо, способны оценить суть его пионерских оружейных идей, пусть и не ставших практической основой разработки отечественных термоядерных зарядов. Ведь феномен Лаврентьева отнюдь не умаляет заслуг Андрея Сахарова и его коллег по КБ-11. Первоклассен чисто научный масштаб идей Олега Александровича. Недаром о нем тепло и уважительно не раз писал один из ведущих теоретиков Сарова доктор технических наук Б. Д. Бондаренко – сам человек нестандартный и ершистый.
К 90-летию ученого в Пскове на базе Государственного технического университета прошла научно-практическая конференция – возможный прообраз ежегодных Лаврентьевских чтений, однако это лишь начало возвращения России одного из ее великих имен.
Однажды было точно подмечено, что талант сам по себе только свойство ума и даже подлец может быть талантлив. Важен еще и характер, нравственный стержень, только они создают гения. Олег Лаврентьев был талантом с прочным человеческим стержнем в душе. Таких людей никогда много не бывает, и воздать им должное не только обязанность, но и право потомков.
Размышляя о Лаврентьеве, я вспоминаю юного Эвариста Галуа (1811–1832). Он тоже плохо вписывался в норму, дважды проваливался на приеме в Политехническую школу. 30 мая 1832-го Галуа был смертельно ранен на дуэли. В ночь перед гибелью он наспех набросал свои математические идеи в письме другу Августу Шевалье, в котором изложение часто прерывалось пометкой на полях: «Нет времени». Галуа после гибели если какое-то время и помнили, то лишь как республиканца. И только в 1846-м были изданы его посмертные работы, а с 1850-х математическое сообщество осознало, что 20-летний Галуа был гением, которым Франция и мир обязаны гордиться.
Псковитянина Лаврентьева и парижанина Галуа роднит то, что оба уже в юном возрасте мыслили как зрелые, крупные ученые. Только о Галуа хотя бы через десятилетия после его смерти узнал весь мир, а слава Лаврентьева еще впереди. В его судьбе отразились черты эпохи, в нем воплотились замечательные качества русского характера, ума и натуры. При этом он был ученым если не ломоносовской шири, то подобного калибра точно.
Юный Лаврентьев мечтал дать людям энергетическое изобилие, но он, солдат Великой Отечественной, не мог не думать и о том, как защитить мир и безопасность России от термоядерной угрозы. И подобный синтез двух сторон научной жизни Олега Александровича Лаврентьева лишь усиливает величие его фигуры.
Источник: http://vpk-news.ru
