Карусель мифов

Отклик на статью «Реабилитация Чингисхана»

Монголов, скакавших вокруг крепости на речной круче, летописцы не видели

Автор затронул больную тему мифологизированности массового сознания в вопросах отечественной военной истории средних веков. Мельком обозначил и причину – отсутствие в советском прошлом соцзаказа на глубокое изучение домонгольского периода военными историками. Тут есть над чем подумать, но автор, посетовав на малую доступность качественных публикаций, выходящих в наши дни в «специальных журналах», сразу принялся разрушать «неизбежную» в таких условиях мифологизацию.

Если по поводу проваливающихся под чудской лед «сверхтяжелых» рыцарей ирония И. Ходакова вполне уместна, хотя и запоздала – на эту тему уже много написано, то далее автор вместо разоблачения старых мифов добавил к ним еще и новые.

“ Была куда более крупная битва – Раковорская, одно ее описание в псковских и новгородских летописях в сопоставлении с Ледовым побоищем расставляет все по своим местам. Но не повезло ей – не попала в Житие Александра Невского ”

Можно соглашаться или спорить с утверждением о том, что гибель великого князя Юрия Всеволодовича стала поворотным моментом в исторических судьбах Северо-Восточной Руси, но тиражировать миф из школьных учебников о том, что на Сити была «судьбоносная» битва, более невмоготу. Обидно то, что все показано и доказано Н. П. Сабанеевым, проверившим сообщения источников раскопками курганов в долине Сити еще в XIX веке: «…в истоках Сити происходила только стычка передового отряда Дорожа, а главная масса войска, застигнутая врасплох в стане, обратилась в бегство и усеяла своими трупами берега Сити до самого устья». В. В. Каргалов в 1966 году повторил этот же вывод в изданной огромным тиражом научно-популярной брошюре «Монголо-татарское нашествие на Русь», которой зачитывались школьники, но, как видно, не военные историки. Наконец, в 2004-м вышла монография Д. Г. Хрусталева «Русь: от нашествия до «Ига» (СПб «Евразия» 312 с.) с подробным разбором источников, в том числе восточных, в которых зимой-весной 1237–1238 годов упомянуты лишь две полевые битвы: к югу от Рязани и при Коломне, а князь Юрий на Сити просто найден и убит.

В данном случае не хочется «кол на голове тесать» у авторов учебников по истории для 7-го класса, в том числе покойного академика Б. А. Рыбакова, прекрасно осознававшего, как важен для национального самосознания «исторический миф» в советском его понимании. «Время было такое», не нам судить. Теперь после обманов хочется правды, а мифы остались. Игорь Ходаков взялся разоблачить один из них, и для этого, кстати, даже не требовалось разбираться в историографии и заимствовать чужие мнения по какой-либо проблеме, а нужно было просто почитать первоисточники – вполне доступные русские летописи. И стало бы ясно, что в тот злополучный день Юрий Всеволодович был захвачен врасплох («изъеханъ бысть»). Получив весть о нагрянувших как снег на голову татарах, он, по словам тверского летописца, едва только отдал приказ о сборе вассалов, располагавшихся в деревеньках вдоль узкой лесной долины, как враги оказались рядом («и постави полки около себе но не успеша ничто же»). Суздальский и ростовский летописцы темнят, пишут панегирики, передают душевные страдания осиротевшего князя. Новгородский же летописец, которому не было нужды лить елей на суздальские раны, осторожно разбирая разные известные ему версии гибели великого князя, сообщает, что тот погиб при попытке к бегству. Для полноты картины скажем, что имеется еще вариант В. Н. Татищева, пользовавшегося утраченной летописью, согласно которой Юрий Всеволодович бился до вечера. Именно эту версию взял за основу Каргалов, прекрасно осведомленный о выводах Сабанеева, никем не опровергнутых. Видимо, так надо было.

«1185 год. Избиение и пленение половцами остатков новгород-северских полков, пленение Игоря Святославича». Миниатюра Радзивиловской летописи

Автор этих строк на себе испытал всю тяжесть традиции – устоявшегося в литературе штампа, основанного на формулировках корифеев. Что делать, даже такой авторитет, как Н. С. Голицын, описав сицкий разгром («едва только Георгий начал строить свои войска, как монголы уже налетели… и разбили их наголову») и выдвинув предположение о гибели великого князя в ходе преследования в северном направлении у села Могильцы, назвал это «битвой». Как же, ведь сам С. М. Соловьев так определил, а до него – Н. М. Карамзин. Впрочем, теперь любители военно-исторической точности могут делать выводы сами.

Пребывая в плену еще одного мифа, Ходаков сравнивает «битву» на Сити с Невским сражением и Ледовым побоищем. Миф здесь заключается в превознесении и чуть ли не абсолютизации Ледового побоища – разгрома войска Дерптского епископа – если почитать рифмованную Хронику Ливонии Генриха Латвийского. По мнению В. И. Матузовой и Е. А. Назаровой, авторов книги «Крестоносцы и Русь. Конец XII – 1270 год», в Ледовом побоище вражеское войско было даже меньшим по размерам, чем то, что брало перед тем Изборск и Псков, поскольку вторжение Александра Ярославича оказалось для немцев внезапным.

«Собственно, эти три битвы, – цитирую Ходакова, – и определили вектор будущего исторического развития русского государства». Сильно сказано. Непонятно только, почему война с Ливонией после этого вскоре вспыхнула снова и авторы упомянутого труда не окончили его на 1242 году.

Впору поражаться, до какой степени православная агиографическая традиция повлияла на общественное мнение, в том числе и в атеистическом Советском Союзе. Ведь была куда более крупная битва – Раковорская в 1268 году, одно ее описание в псковских и новгородских летописях в сопоставлении с Ледовым побоищем расставляет все по своим местам. Но не повезло ей – не попала в Житие Александра Невского! Добавим аргумент, которого не замечал у коллег: псковский летописец уже в начале XV века после рассказа о побоище на Логозовичском поле отмечает, что из всех битв между Псковом и ливонцами последняя является третьей по своим масштабам. На первое место этот знаток военной истории своего города-государства поставил Раковорскую битву, а Чудскую – на второе. Естественно, тогдашним корифеям советской военно-исторической науки Е. А. Разину и А. А. Строкову все это было известно, но что поделаешь, если имя одного победителя, увенчанного не только житийными лаврами, но и культовым кинообразом в исполнении Н. Черкасова, прозвучало с вершины Мавзолея, а другого – нет. Зачем усложнять, когда народу «нужен» пропагандистский духоподъемный символ. Недаром же в популярной Хрестоматии по русской военной истории Л. Г. Бескровного под редакцией академика М. Н. Тихомирова есть и Невская битва, и Чудская, а Раковорской нет! А вообще-то крупнейшей битвой с иноплеменниками в середине – второй половине XIII века был разгром Даниилом Галицким под городом Ярославом в 1245 году венгерско-польско-ордынской коалиции с примкнувшими к ней галицкими изменниками и черниговскими князьями.

Хочется добавить и по поводу того, как «битва» на Сити «определила вектор будущего исторического развития». Ярослав Всеволодович, появившись в разоренных братних владениях и занимаясь санитарной уборкой их, в мыслях, как видно, все еще пребывал в Киеве, уже захваченном Михаилом Черниговским. Местью Ярослава Михаилу стал внезапный бросок владимирской конницы аж на Каменец (в Болоховской земле, что между Галичиной и Киевщиной) с одной целью – захватить жену своего врага. Ожидая нападения татар на Киев, Михаил отправил ее в надежное, как ему казалось, место, но владимирская разведка в данном случае не дремала. В это верится с трудом, особенно тем, кто не видел текста источника, но вот он под 1239 год: «Ярославъ же иде к Каменьцю, градъ взя Каменець, а княгыню Михаилову со множеством полона приведе в своя си» (ПСРЛ. Т.1, стр.469). Интересно, Ярослав Всеволодович уже вернулся в свою столицу из победоносного похода, когда в ноябре татары разоряли Муром, Нижний Новгород, Гороховец? «Тогды же бе пополохъ золъ по всеи земли и сами не ведяху и где хто бежить» (там же). Деморализованное, духовно надломленное прошлогодними ужасами население бросало лишенные укреплений города и разбегалось в леса, за Волгу, куда глаза глядят. Вот, вероятно, какое событие в действительности, вернее, реакция на него подданных вправило мозги этому крупному специалисту по усобицам, показало, что татары не страшный сон, а «всерьез и надолго», и заставило заниматься насущной политикой.

«Поход Бату, – читаем далее, – стал не просто разгромом, а фактически полным уничтожением сильнейших русских дружин, вместе с которыми ушла в прошлое определенная модель взаимоотношений князя и его воинов». На это скажем, что нарисованная Ходаковым архаичная, дофеодальная модель взаимоотношений князя и войска приказала долго жить еще к концу XII века, а вместе с ней исчез из оборота и термин «дружина». С первых десятилетий следующего, интересующего нас столетия известен «двор» – корпорация вассалов-вотчинников и ленников, а также мелких условных держателей сел и получателей оброков за службу. Соответственно появились и новые категории военнослужащих. Из экономии газетной площади за подробностями по этой интересной теме отсылаю к специальной работе А. А. Горского «Древнерусская дружина» (М., 1989) или к главе 3 учебника «Военная история» (издания ВУ МО 1999 года) «Военная организация Руси периода феодальной раздробленности», где нами кратко изложены основные отличия двора от дружины. Этот же текст использовался в книге В. Б. Перхавко, Ю. В. Сухарева «Воители Руси» (М. «Вече», 2006) и в первом томе Военной истории России под ред. В. А. Золотарева (М. 2008), но для борьбы с мифами этого всего, похоже, оказалось мало.

По поводу замечания о поголовном холопстве русского дворянства эпохи «ига» и позднее, скажу, что еще недавно сам недоумевал на сей счет, но, прочтя новую работу Горского «Средневековая Русь», узнал, что все не так страшно. Книга эта специально создавалась как научно-популярная, для борьбы с мифами, наполняющими школьные и вузовские учебники еще с XIX века. В данном случае виной всему русский перевод монгольского слова «раб» (хана), то есть особа, приближенная к императору.

Касаясь вопроса о численности войска Батыя и противостоящих ему русских, скажем, что Ходаков, уйдя от давних фантастических оценок, ударился в другую крайность. Пусть тумены чингизидов и темников редко достигали своей номинальной численности, но завоевать Русь, не имея как минимум 60 тысяч всадников, было бы абсолютно нереально. Что же касается русских войск, то еще Повесть временных лет сообщает нам о дружине второразрядного Туровского князя, в которой одних княжеских отроков насчитывалось 800 человек, не говоря уже о боярских «копьях». Считается доказанным, что спустя сто лет Игорь Новгород-Северский вывел в свой эпический поход 5–5,5 тысячи всадников. Исходя из этого можно считать, что войско рязанских и муромских князей было как минимум вдвое большим.

Вредным заблуждением является прозвучавшее в статье И. Ходакова мнение о неучастии («Миф об участии») в вооруженной борьбе с монголами ополченцев и их якобы небоеспособности. Как и все предыдущие ошибки, эта тоже имеет причиной незнание источников, пестрящих сообщениями о воинах-горожанах, носителях доспехов и владельцах боевых коней. Даже новгородцы, традиционные любители пешего боя, в поход без коня-двух не отправлялись, а в случае эпизоотии летописец сообщал: «Вернулись пеши». О необходимости для рядового новгородского ополченца иметь в походе второго коня сообщает берестяная грамота. О различиях ополченческого и профессионального вооружения лишь в цене пишет крупнейший археолог-оружиевед А. Н. Кирпичников. Безусловно, прогрессирующая феодализация древнерусского общества к моменту монгольского нашествия уже сильно понизила боеспособность сельского населения, но в критические моменты оно использовалось. Именно мобилизация ополчения, включая рабов, в 1216 году дала столь ужасающую цифру потерь в Липицкой битве – 30 тысяч человек (главным организатором которой являлся как раз Ярослав Всеволодович). Можно привести и свидетельство доминиканского монаха-разведчика Юлиана. Уезжая из Владимира в Венгрию в декабре 1237 года, он ехал «среди многих войск и разбойников». «Разбойниками», не причинившими ему вреда, были, конечно же, вооруженные смерды, мобилизованные или проявившие инициативу. В глазах жителя Западной Европы, где ношение оружия простолюдинами было запрещено уже давно, вооруженные крестьяне выглядели разбойниками. Этот важнейший пункт, касающийся основ военной организации Древней Руси, показывает, к сожалению, незнание Ходаковым предмета, о котором взялся судить.

По поводу оценки сил Владимиро-Суздальской земли всего в 10 тысяч конников скажем, что войско Новгорода традиционно оценивалось в то время в двадцать тысяч, а один только город Киев вывел на Калку 10 тысяч. Здесь уместно высказать одно соображение по поводу численного перевеса монголов во всех ключевых битвах и осадах той роковой зимы. В том же письме Юлиана, приведенном в труде Хрусталева, есть удивительная информация, никем из историков, включая и названного автора, не используемая. Доминиканец сообщает со слов Юрия Всеволодовича, что монголы, готовясь к нападению на Русь, разделили свою орду на четыре части. Из них три находятся в степи у рязанской границы, а одна (названная первой) – «у реки Этиль (Волга. – Ю. С.) на границах Руси с восточного края подступила к Суздалю».

Мог ли великий князь не отреагировать на эту угрозу? Если он и не собирался помогать рязанцам, что теперь выглядит более обоснованным, то во всяком случае должен был прикрыть волжское направление, которое после разгрома Булгарии выглядело самым опасным. Часть сил он обязан был направить к Нижнему Новгороду. Зная, как в действительности развивались события, можем сказать, что со стороны Батыя имел место ложный маневр для отвлечения сил, а учитывая изощренность монголов, следует предположить, что они просто мистифицировали свою жертву. Вот почему сил под Коломной и во Владимире не хватило, а Иван Всеволодович Стародубский не успел на Сить. Он вместе с гарнизоном Нижнего, а возможно, и иными силами ожидал батыевы тумены в устье Оки, пока не получил новый приказ. Весомая часть войска Владимиро-Суздальской Руси оказалась нейтрализована и позднее была методично разгромлена в ходе специальной акции в начале зимы 1239 года.

То, что монголы применили стенобитные машины при осаде русских городов, действительно оказалось неожиданностью. На северо-востоке, в Залесье, никто не пользовался камнеметами, но это не означает, что на Руси о них не знали. Летописи упоминают о подобной технике с середины XII века, а жители Чернигова в 1239 году метали в монголов камни, которые можно было поднять только вчетвером.

Последующие утверждения автора протестов уже не вызывают. Действительно, завоевание Юго-Западной Руси было облегчено длительными опустошительными усобицами, подорвавшими как военный, так и хозяйственный потенциал этих земель и не закончившимися даже с началом монгольской агрессии. Михаил Всеволодович, сидя в Киеве, по этой причине даже не мог прийти на помощь расположенному в двух конных переходах Чернигову – боялся лишиться столицы и соответственно статуса.

Вершина «новой мифологии» из рассматриваемой статьи – утверждение автора о том, что крепости на Руси брались, кроме как «изгоном», еще методом «карусели», то есть осаждающие скакали вокруг стен и осыпали осажденных горящими стрелами, что приводило к пожарам и падению города. Других методов не упомянуто. Попробуйте поскакать вокруг стоявших на речных кручах древнерусских городов. Хотелось бы в подкрепление к этому утверждению ссылку на источник: в каком томе ПСРЛ, на какой странице, под каким годом описан подобный прием. Ни Голицын, ни Гейсман, ни Пузыревский, ни Баиов, ни «стоявшие у них на плечах» Разин и Строков в своих учебниках такого метода не упоминают.

Последнее замечание по поводу иронии Ходакова относительно похода на Литву вместо обороны Чернигова. Здесь имеет место ссылка на чужую ошибку. Как выше отмечалось, Михаил Черниговский в это время держался зубами за Киев, а на литовцев пошел его сын Ростислав, сидевший в Галиче, за что был немедленно наказан Даниилом Романовичем Волынским, уже через два дня захватившим свою «отчину». Похоже, что Миндаугас действительно выступил в качестве живца, как считает Хрусталев. Вообще Литва – отдельная тема, она в тот период заслуживала не одного похода. В том же богатом на события 1239-м на литовцев ходил и Ярослав Всеволодович. И освободил от них Смоленск! Полоцк же уже был захвачен литовцами. Как известно, свадьба Александра Ярославича на полоцкой княжне проходила в Витебске за неимением самого Полоцка. Вот до чего брани междоусобные довели Русь, зажатую со всех сторон. Кто-то должен был с этим покончить…

В заключение можно бы высказать много горького в адрес бывшего Института военной истории. Помнится, еще в 1990-м на одном «круглом столе» покойный Шацилло высказывал подобные упреки в его адрес. Гражданские историки (правда, не все) заинтересованы в привлечении к изучению средневековой проблематики людей военных, способных увидеть в конкретном явлении то, чего штатский не заметит. Как это бывает, показано выше на примере с монгольской дезинформацией на волжском направлении. Понимают ненормальность ситуации и военные. Запоздалым ответом стал упомянутый многотомный труд под руководством Золотарева, осуществленный, правда, с участием привлеченных со стороны специалистов.

Что характерно в деятельности этого учреждения и не только его, как мы увидели из разбора статьи Игоря Ходакова, применительно к рассматриваемой эпохе, так это какая-то непонятная боязнь летописей, порождающая и некомпетентность. В бытность автора сотрудником Центра военной истории России ИРИ РАН пришлось писать рецензии на диссертации одного коллеги из Института военной истории. Сначала это была кандидатская, посвященная древнерусским дружинам. Спустя несколько лет на ее основе была создана и докторская. При этом диссертант в первой главе заявлял, что главным и важнейшим источником для него являются русские летописи, а затем… ни разу на них не ссылался, использовал данные из монографий и т. п. Приходится покаяться. Положительные рецензии были тогда написаны под давлением руководства («Нам же с ними работать»). Примеры такого отношения военных историков к летописям можно привести еще.

Главная беда при изучении домонгольского периода – оказался забыт завет А. К. Баиова: военный историк, занимающийся проблемами русского Средневековья, должен быть на уровне последних достижений своей науки, чтобы аргументированно дискутировать с гражданскими коллегами, завоевать среди них авторитет, владеть источниками и методами, воспринимать последние наработки, открытия, быть в курсе публикаций в специальной периодике. Так уже было в период расцвета деятельности Императорского военно-исторического общества, написания статей «Сытинской» военной энциклопедии.

Приблизиться к этому идеалу поможет только искренняя любовь к нашей ранней военной истории. Она, по словам Д. Ф. Масловского, важна для нас в первую очередь в моральном плане: обилием примеров высокой героики, романтикой русского рыцарства эпохи вольной и славной Руси. Не верю, что нет ее, этой любви, есть глупый психологический барьер, предубеждение, что летописи будто бы должны читать лишь специалисты (то есть гражданские). Так, кстати, думают не только сами военные историки. Автор, будучи слушателем педфака ВПА, прочитав монографию Кирпичникова, позвонил в Ленинград посоветоваться о своих планах изучения военного искусства Древней Руси. В ответ услышал безапелляционное: «Летописи – это не ваше. Ваше – архивы, их и копайте».

Когда-то в далеких уже 70–80-х годах автор этих строк мечтал: «Вот уволюсь – начну летописи читать». Уволился, нашел, вчитался и открыл для себя удивительный, чарующий мир Древней Руси и ее чудного языка. Что характерно, отпало желание читать исторические романы. Зачем?! Вникая в исторический источник, сам себе становишься писателем.

Как еще убедить историков в погонах изучать летописи? Разве что перефразировать старый армейский анекдот про умных ученых, почему-то не желающих ходить строем. Военные люди, если вы такие патриотичные, ну почему же вы летописи не читаете?