«Утка» по-берлински

В течение всех 75 лет, минувших с начала Великой Отечественной, мы ищем ответ на вроде бы простой вопрос: как случилось, что советское руководство, имея неопровержимые свидетельства о подготовке агрессии против СССР, так до конца в ее возможность и не поверило. Почему Сталин, даже получив в ночь на 22 июня из штаба Киевского особого военного округа известие о выдвижении немецких частей в исходные районы для наступления, заявил наркому обороны Тимошенко и начальнику Генштаба Жукову: не стоит торопиться с выводами, может, все еще уладится мирным путем?

Один из вариантов ответа – советский вождь стал жертвой широкомасштабной дезинформации, осуществленной германскими спецслужбами. Личный просчет Сталина в свою очередь автоматически распространился на всех руководящих лиц, которые по должности отвечали за состояние обороны и безопасности страны независимо от того, соглашались они с точкой зрения вождя или нет.

Заклинания Гитлера

Гитлеровское командование понимало, что внезапность и максимальная сила удара по Красной армии могут быть обеспечены лишь при наступлении из положения непосредственного соприкосновения. Для этого требовалось переместить непосредственно к границе десятки дивизий, составлявших ударную группировку армии вторжения. В германской ставке отдавали себе отчет, что при любых мерах скрытности это невозможно проделать втайне. И тогда было принято невероятно дерзкое решение – не скрывать переброску войск.

“ Позднее, анализируя обстановку кануна войны, Жуков и Василевский пришли к выводу, что в середине июня 1941 года наступил тот предел, когда откладывать принятие срочных мер было нельзя ”

Однако мало было сосредоточить их у границы. Тактическая внезапность при нанесении первого удара достигалась только при условии, что до последнего момента будет сохранена в тайне дата нападения. Но и это не все: замысел немецких военных состоял также в том, чтобы одновременно воспрепятствовать своевременному оперативному развертыванию Красной армии и приведению ее частей в полную боевую готовность. Даже внезапное вторжение не было бы столь успешным, если бы его встретили уже изготовившиеся к отражению нападения войска советских приграничных военных округов.

С 22 мая 1941 года, на заключительном этапе оперативного развертывания вермахта, к границе с СССР началась переброска 47 дивизий, в том числе 28 танковых и моторизованных. Общественному же мнению, а через него разведкам всех заинтересованных стран (не только СССР) было подброшено такое обилие самых невероятных объяснений происходящего, от которого в прямом смысле слова голова шла кругом.

Обобщенно все версии того, в каких целях такая масса войск концентрируется у советской границы, сводились к двум:

• для подготовки к вторжению на Британские острова, чтобы здесь, в отдалении уберечь их от ударов английской авиации;
• для силового обеспечения благоприятного хода переговоров с Советским Союзом, которые вот-вот, по намекам Берлина, должны были начаться.

 

Как и положено, специальная дезинформационная операция против СССР началась задолго до того, как 22 мая первые немецкие воинские эшелоны двинулись на восток. По масштабам она не знала равных. Для ее осуществления была специально издана директива ОКВ – Верховного главнокомандования германских вооруженных сил. В ней приняли личное и далеко не формальное участие Гитлер, министр пропаганды Риббентроп, статс-секретарь Министерства иностранных дел Вайцзеккер, имперский министр Майсснер – руководитель канцелярии президента, высшие чины ОКВ.

Следует сказать о личном письме, которое, по некоторым сведениям, фюрер 14 мая направил вождю советского народа. Наличие к тому времени у границ СССР около 80 немецких дивизий отправитель объяснял необходимостью держать войска вдали от английских глаз. Гитлер обещал начиная с 15–20 июня начать массовый отвод войск от советских границ на запад, а до этого заклинал Сталина не поддаваться на провокационные слухи о возможности военного конфликта между странами.

Это был один из пиков дезинформационной операции. А до того по разным каналам, в том числе через прессу нейтральных государств, двойных агентов, используемых втемную дружественно настроенных к СССР политиков и журналистов, по официальной дипломатической линии Кремлю подбрасывались известия, которые должны были укрепить у правительства СССР надежду на сохранение мира. Либо в крайнем случае иллюзию, что даже если отношения между Берлином и Москвой приобретут конфликтный характер, Германия прежде непременно попытается решить вопрос путем переговоров. Это должно было успокоить (и, увы, действительно несколько успокоило) кремлевское руководство, вселив в него уверенность, что какой-то запас времени ему гарантирован.

В качестве канала дезинформации активно использовались и официальные дипломатические контакты. Упомянутый выше имперский министр Отто Майсснер, считавшийся близким к Гитлеру человеком, чуть ли не еженедельно встречался с советским послом в Берлине Владимиром Деканозовым и уверял его, что фюрер вот-вот закончит разработку предложений для переговоров и передаст их советскому правительству. Ложную информацию такого рода передавал непосредственно в посольство и Лицеист – агент-двойник Берлингс, латышский журналист, работавший в Берлине.

Коллаж Андрея Седых

Для полного правдоподобия Кремлю подбросили информацию о возможных германских требованиях. Не мелочились, что пусть и парадоксальным образом должно было не напугать Сталина, а уверить его в серьезности намерений германской стороны. В числе этих требований фигурировали то длительная аренда зерновых просторов Украины, то участие в эксплуатации бакинских нефтяных промыслов. Претензиями экономического характера не ограничились, создав впечатление, что Гитлер ждет уступок и военно-политического характера – согласия на проход вермахта через южные районы СССР в Иран и Ирак для действий против Британской империи. Заодно германские дезинформаторы получали дополнительный аргумент при объяснении, зачем соединения вермахта стягиваются к советским границам.

Немецкими спецслужбами разыгрывалась многоходовка: одновременно с введением в заблуждение главного противника – СССР распускаемые слухи усиливали недоверие между Москвой и Лондоном и минимизировали возможность какой-либо антигерманской политической комбинации за спиной Берлина.

В самый ответственный момент в ход пошла тяжелая артиллерия. По согласованию с Гитлером Геббельс опубликовал в вечернем выпуске газеты «Фелькишер беобахтер» от 12 июня статью «Крит как пример», в которой делал прозрачный намек на высадку вермахта в скором времени на Британские острова. Чтобы создать впечатление, будто рейхсминистр пропаганды совершил грубейшую ошибку и выдал тайный план, номер газеты «по личному распоряжению Гитлера» был конфискован, а по Берлину распространился слух о неизбежной отставке министра, впавшего в немилость. Газету в розницу действительно не пропустили (чтобы не дезинформировать собственных военных и население), а вот иностранные посольства номер получили.

«Моя статья о Крите, – записал на следующий день в своем дневнике Геббельс, – настоящая сенсация в стране и за рубежом… Наша постановка отлично удалась… Из прослушанных телефонных разговоров иностранных журналистов, работающих в Берлине, можно заключить, что все они попались на удочку. В Лондоне тема вторжения снова в центре внимания… ОКВ очень довольно моей статьей. Она представляет собой великолепную отвлекающую акцию».

И сразу после этого была избрана новая тактика – хранить полное молчание. Выражаясь словами Геббельса, Москва попыталась выманить Берлин «из норы», опубликовав 14 июня сообщение ТАСС, в котором опровергались распространявшиеся на Западе слухи о возможном нападении Германии на СССР. Кремль словно приглашал имперскую канцелярию подтвердить сообщение. Но, записал Геббельс 16 июня, «мы не полемизируем в прессе, замыкаемся в полном молчании, а в день «Х» просто наносим удар. Я настойчиво советую фюреру… нужно продолжать непрерывно распространять слухи: мир с Москвой, Сталин приезжает в Берлин, вторжение в Англию предстоит в самое ближайшее время… Я еще раз налагаю запрет на обсуждение темы России нашими средствами массовой информации в стране и за рубежом. До дня «Х» – это табу».

Увы, советское руководство приняло объяснения немцев за чистую монету. Стремясь любой ценой избежать войны и не дать к нападению ни малейшего повода, Сталин до последнего дня запрещал приведение войск приграничных округов в боевую готовность. Будто гитлеровскому руководству еще требовался повод…

Иллюзия уверенности

В последний предвоенный день Геббельс записал в дневнике: «Вопрос относительно России обостряется с каждым часом. Молотов просился с визитом в Берлин, однако получил решительный отказ. Наивное предположение. Этим надо было заниматься полгода назад… Теперь-то Москва, должно быть, заметила, что грозит большевизму…» Но магия уверенности в том, что столкновения с Германией удастся избежать, настолько владела Сталиным, что, даже получив от Молотова подтверждение об объявлении Германией войны, вождь в директиве, отданной 22 июня в 7 часов 15 минут Красной армии на отражение вторгнувшегося врага, запретил нашим войскам, за исключением авиации, пересекать линию немецкой границы.

Принципиально неверно делать из Москвы какого-то кролика, цепенеющего под взглядом удава. Советское руководство предприняло попытку (активную, но, к сожалению, в целом не удавшуюся) противопоставить операции германских спецслужб массированную переброску на «ту» сторону собственной дезинформации, чтобы отсрочить момент нападения вермахта или даже устранить угрозу.

Фото: google.com

Чувствуя, что опасность с каждым днем возрастает, а страна к ее отражению не готова, советский лидер, с одной стороны, пытался умиротворить фюрера: запретил пресекать полеты немецкой авиации над советской территорией, строго следил за тем, чтобы поставки в Германию зерна, угля, нефтепродуктов и других стратегических материалов осуществлялись строго по графику, разорвал дипломатические отношения со всеми странами, которые подверглись немецкой оккупации, а с другой – некоторыми своими действиями и заявлениями оказывал давление на Гитлера, сдерживал его агрессивные намерения.

Поскольку один из лучших путей к этому – демонстрация силы, с начала 1941 года из глубины страны к западной границе стали выдвигаться четыре армии. В Вооруженные Силы были призваны 800 тысяч запасников. В наступательных тонах была выдержана речь Сталина на кремлевском приеме выпускников военных академий 5 мая 1941-го.

В ряду мер, призванных дезориентировать фюрера, были и довольно внушительные дезинформационные мероприятия, осуществлявшиеся советскими спецслужбами с ведома Кремля. Так, германской агентуре в Москве подбрасывалась (и успешно, ибо донесения такого рода сохранились в фондах германского МИДа) информация о том, что наиболее вероятным и опасным направлением возможного удара по СССР в советском руководстве считается северо-западное – из Восточной Пруссии через прибалтийские республики на Ленинград. Сюда и стягиваются основные силы Красной армии. А вот юго-западное и южное направления (Украина и Молдавия), наоборот, остаются относительно слабо защищенными.

На самом деле именно на юго-западном направлении концентрировались главные силы Красной армии: в составе войск Киевского особого военного округа, самого мощного в РККА, на начало войны имелось 58 дивизий и насчитывалось 957 тысяч человек. Для Гитлера словно готовили здесь волчью яму или, если прибегнуть к литературным ассоциациям, имитировали овчарню, а устроили псарню.

На «ту» сторону забрасывалась даже дезинформация о якобы имевшихся в советском руководстве оппозиционных настроениях. Так, нарком обороны Тимошенко якобы настаивал на всемерном усилении северо-западного направления, чтобы, как доносила немецкая агентура, ослабить войска родной для него Украины и тем самым гарантированно сдать ее немцам. Фигурантом дезинформации стал даже Сталин. В архивах «бюро Риббентропа» сохранились донесения о наличии в руководстве ВКП(б) некоего широкого «движения трудовой оппозиции», выступавшей против «непомерных уступок Сталина Германии».

В указанном направлении работали дипломаты, подключенные к дезинформационным мероприятиям (о чем могли и не знать). Вплоть до 21 июня 1941-го, посещая германский МИД, советский посол в Берлине Деканозов вел лишь протокольные беседы, обсуждая частные текущие вопросы о маркировке отдельных участков общей границы, строительстве бомбоубежища на территории посольства в Берлине и т. п.

Своего рода пиком дезинформации, попыткой Москвы, о которой уже говорилось выше, «выманить из норы» Берлин стала публикация 14 июня 1941 года сообщения ТАСС. Сталин пытался одновременно и ввести Гитлера в заблуждение относительно собственной осведомленности о стягивании к границе войск вермахта, и заставить его высказаться на этот счет. А при особой удаче хотелось надеяться, что Гитлер расценит сообщение ТАСС как приглашение к переговорам и пойдет на них. Это давало оттяжку войны еще как минимум на несколько месяцев.

Однако в Берлине приступили к заключительным действиям по непосредственной подготовке к вторжению, так что ответом, как уже сказано выше, было полное молчание. Сохраняя инициативу и последовательно двигаясь к вторжению, нацистское руководство могло с легкостью игнорировать любые посылы из Москвы.

А вот подготовке к войне Советского Союза то же самое заявление ТАСС, не увязанное и не скоординированное с другими действиями Кремля, нанесло серьезный вред, дезориентировав народ и армию. «У нас, работников Генерального штаба, как, естественно, и у других советских людей, сообщение ТАСС поначалу вызвало некоторое удивление», – писал маршал Василевский. О том, что оно в действительности было дипломатическим ходом, рассчитанным на реакцию Берлина, знал лишь узкий круг высших военных. По воспоминаниям того же Василевского, руководителей структурных подразделений Генштаба проинформировал об этом первый заместитель начальника Генерального штаба генерал Ватутин. Но не были предупреждены даже командующие войсками приграничных округов, не говоря уже о командирах более низкого звена. Вместо усиления бдительности и мобилизации всех сил заявление способствовало самоуспокоению и беспечности.

Из опасения дать немцам хоть малейший повод к агрессии Сталин запрещал любые действия по приведению войск в необходимую степень боевой готовности. Жестко пресекались все попытки командующих округами заранее выдвинуть к границе хоть какие-то дополнительные силы. Советский лидер не заметил, как переступил черту, отделявшую разумную осторожность от опасной доверчивости.

Контригра задним числом

Ответные действия, рефлексия всегда вторичны. Вынужденный отвечать в большинстве случаев играет по правилам нападающей стороны. Чтобы перехватить инициативу, надо предпринять такие действия, которые бы кардинально меняли ситуацию, ставили противника в тупик.

Не эти ли соображения двигали руководителями советского Генштаба (начальником Генштаба Жуковым, его первым заместителем Ватутиным и заместителем начальника Оперативного управления Василевским) при разработке документа, доложенного в середине мая 1941 года Сталину? В документе, известном как «Записка Жукова», содержалось предложение «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск». Предусматривалось силами 152 дивизий разгромить 100 дивизий противника на решающем направлении Краков – Катовице, а затем продолжить наступление, разбить германские войска в центре и на северном крыле их фронта, овладев территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии.

Лидер СССР отверг этот вариант действий, заявив, что высшие военные тем самым хотят столкнуть его с Гитлером, который-де того и ждет, чтобы воспользоваться поводом к нападению. Однако независимо от мотивов отрицательного решения Сталин был скорее всего прав: широкомасштабный удар по практически развернутым войскам вермахта мог стать в лучшем случае жестом отчаяния: без детальной проработки оперативных документов и создания необходимых группировок войск он рисковал обернуться авантюрой.

Был, правда, еще один вариант действий, вполне реальный и тоже позволявший вырваться из системы координат, заданных гитлеровским руководством. Позднее, анализируя обстановку кануна войны, маршалы Жуков и Василевский пришли к выводу, что в середине июня 1941 года наступил тот предел, когда далее откладывать принятие срочных мер было нельзя. Следовало, не обращая внимания на реакцию немецкой стороны, привести войска Красной армии в полную боевую готовность, занять оборонительные позиции и изготовиться к отражению агрессора, не переходя государственной границы. В таком случае удалось бы если не задержать врага на границе, то по крайней мере лишить его преимуществ, связанных с внезапностью нападения.

В стратегическом плане такие действия позволяли советской стороне сразу перехватить инициативу. Гитлеру предельно ясно давали бы понять, что его агрессивные замыслы вскрыты, его миролюбивым заверениям не верят и Красная армия готова к отражению вторжения. Конечно, одновременно сжигались все мосты, прекращалась сложная политико-дипломатическая игра, ведя которую Сталин надеялся одновременно и задобрить фюрера, и напугать его.

Вождь не пошел и на эти меры, вероятно, продолжая пребывать в иллюзиях, будто он ведет игру в советско-германском дуэте. За необходимость до самого момента вторжения действовать в системе координат противника была заплачена очень высокая цена. Войска Красной армии встретили начало войны на положении мирного времени. Их большие потенциальные возможности для отражения массированного удара врага оказались неиспользованными. И это для нас урок на все времена.

Надо ли при этом говорить, насколько за минувшие 75 лет продвинулись вперед технологии обмана вероятного противника, информационно-психологической обработки правящих элит и широких масс? Стратагемы, применявшиеся в политике и военном искусстве еще в Древнем Китае, трансформировались сегодня в теорию и эффективную систему практических действий войск по управляемому воздействию на противника с помощью целого набора средств и способов дезинформации. За примерами далеко ходить не надо: агрессия США и НАТО против Югославии, Ирака, Ливии, попытка дискредитировать усилия России по борьбе с международным терроризмом в Сирии…

Но при всей изощренности стратегий и технологий дезинформации можно утверждать наверняка: в наименьшей степени уязвимо общество, в котором существует единство власти и народа, объединенных большой целью.

Источник: http://vpk-news.ru