Между строк шифровок из Чечни

Разведка по определению связана с секретами – большими и маленькими. Какая-то часть становится известна лишь после провала операции или агента. Бывают нарочитые утечки информации – по оперативной необходимости или в политических целях. Но подавляющее большинство закрытых сведений таковыми и остаются, лишь изредка всплывая благодаря случаю, стечению обстоятельств или, как в нашей ситуации, знакомству с секретоносителем.

“ Через пять лет по ТВ прошло сообщение, что нашли масхадовский схрон с документами и в нем план захвата атомной подводной лодки ”

С полковником Главного разведывательного управления Александром Александровичем Ивановым (это его настоящая фамилия) знаком с 90-х. По первому образованию он военный авиационный инженер, по второму – философ, волею судьбы оказавшийся в разведке. В трех командировках на Северный Кавказ был аналитиком оперативной группы ГРУ в Чеченской Республике. Из первой привез станцию космической связи то ли японского, то ли американского производства, захваченную спецназовцами у радуевцев. По итогам командировок награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» с мечами, медалью Суворова и орденом «За военные заслуги».

Вся оперативная информация от агентуры, подразделений специального назначения и других источников проходила через Иванова, поскольку именно он составлял и ежедневно отправлял шифрованные телеграммы в Центр. В роли аналитика сталкивался со сведениями разного рода, часто обыденными, иногда шокирующими, но всегда конфиденциальными.

Как ушел Радуев

«Это была моя первая командировка в Чечню: декабрь 1995-го – январь 1996-го, – вспоминает Александр Иванов. – Наша группа базировалась в Ханкале, я был офицером-аналитиком. Начальник моего управления, генерал, напутствовал: нам твоего героизма не надо, если узнаю, что ты близко подошел к периметру Ханкалы, отзову и накажу, ты носитель информации.

По первому образованию
Иванов – военный
авиаинженер

Все представители разведслужб наших силовых ведомств утром собирались в общей комнате, обменивались информацией. Работали ребята из ФАПСИ, тогда самостоятельной организации, из МВД, от пограничников. ФСБ посылала своих оперов вскрывать противодействие боевиков, армейская разведка – спецназовцев: взять языка, в тыл сходить. Аналитиков у коллег-силовиков не было, поэтому приходилось им помогать, поскольку «писатель» был один я. Готовил сводки, в сутки слал в Центр до трех телеграмм объемом от странички до трех.

Каждый командующий, чьи подразделения были в группировке, хотел иметь утром сводку сведений об обстановке. Но что может передать, например, главкому ВВС авиационное подразделение? Только то, что увидели с воздуха. Этого мало. Вот и приходили ко мне: Саныч, помоги. Естественно, давал, что можно было. Как положено, сначала своим отправлял, а уж потом им. Да и я от них информацию получал. Фээсбэшникам тоже помогал. Отношения со всеми были нормальными, рабочими.

Информация о расположении наших войск попадала каким-то образом и к боевикам, это не секрет. В Чечне у федеральных войск была система опорных пунктов. Любой пастух мог об опорном пункте рассказать. Система эта себя не оправдала: мы контролировали только ту землю, на которой сидели. Меня в первое время угнетали совещания, которые ввел милицейский генерал Шкирко. Пришел армеец Тихомиров и ежедневные совещания отменил.

Умиляли доклады некоторых милицейских начальников о том, сколько за ночь отбито атак в Грозном. В центральном районе города было укрепленное здание – ГУОШ: Главное управление оперативных штабов. Каждую ночь там отбивались от местных. И это называлось контролировали Грозный. Днем наши хозяева, ночью отстреливаются. Такая была война.

Или взять бои за Гудермес, за Первомайское – творилась там настоящая дурь. Войск было нагнано немерено. Два министра командовали операцией, которая во время Великой Отечественной была задачей для опытного командира батальона. Ерин, Квашнин, Николаев толкались локтями. В итоге Радуев ушел через камыши, через дюкеры – огромные трубы диаметром около двух метров, проложенные через реку.

Тогда погибли пятьдесят бойцов нашего спецназа. Они были поставлены заслоном против радуевцев. Как раз в том направлении, где считалось, что боевики не пойдут, но они все и ломанулись туда из камышовых зарослей. Наши ребята все полегли. До одного. Погиб начальник разведки 58-й армии полковник Сергей Стыцина. Боевиков они, конечно, тоже покрошили немало, но часть их вместе с Радуевым ушла.

Квашнин, помню, матерился из-за отсутствия должной организации: скажем, экипаж танка (четыре человека) приходилось собирать из трех округов, как говорится, с миру по нитке. Посылали кого только можно.

Как-то пришлось лететь из Моздока на Ми-26 вместе с солдатами с Дальнего Востока, которые после учебки. По три выстрела сделали на полигоне – и на войну. Целая рота. Ну какие они вояки.

После Гудермеса и Первомайского, после этого напряга наступило затишье. Генерал Тихомиров на совещание пригласил командующих от видов Вооруженных Сил, генералов, командиров крупных частей. Впервые за долгое время никуда не надо было бежать. Выпили по рюмке, помянули тех, кто полег. И Тихомиров говорит: «Вот все тут сидят. Хоть сейчас пиши историю чеченской войны». Меня, дурака с философским образованием, за язык потянуло: «Нет, говорю, товарищ командующий, мы можем написать только историю боевых действий, а историю чеченской войны и через пятьдесят лет не напишут: как денежные потоки ходили, кто кого крышевал, кто кому платил». Подразумевал я, конечно, и Березовского, который тогда активно шустрил. Тихомиров посмотрел на меня недобрым взглядом, но спорить не стал.

В полпервого ночи отписал все телеграммы и собрался спать. Вдруг звонок по ЗАС (засекреченная аппаратура связи), перепуганный мальчишеский голос: «Товарищ полковник, лейтенант такой-то (до сих пор жалею, что не запомнил фамилию) с узла радиоперехвата…» А волновался потому, что для него полковник из ГРУ, то есть я, был страшнее, чем для меня какой-нибудь генерал-полковник, тот же Квашнин. «Не знаю, может быть, это важно и интересно вам, – продолжал лейтенант, – но по сетям боевиков прошло сообщение: в Курске машина со взрывчаткой подготовлена, взрыв в шесть утра».

Взрыв отменяется

Тогда очень активно работали разные радиосети, в том числе ДРГ – диверсионно-разведывательных групп. Радиолюбители были за чеченцев, все население, можно сказать, против нас. И не только местное. Через Грузию был налажен канал переправки грузов и людей в Ахметы. Насколько мне было известно, в тбилисской гостинице «Иверия», в номере 112 была резидентура по приему чеченских боевиков. Мне приносили распечатки перехватов переговоров типа: «На границе проблем не будет, а если придерутся, дашь 30–50 долларов – нищие за эти деньги кого хочешь пропустят». Надо сказать, что чеченцы своеобразно относились к названиям. Ахметы они называли Ахметовск, остановка автобуса – обязательно автостанция, а если на остановке есть навес с лавочкой да еще кассир – это уже автовокзал.

Перехваченные сообщения приходилось фильтровать, вводить какой-то коэффициент вероятности. Пример – принесли информацию: по боевикам прошел слух, что Масхадов готовит захват подводной лодки во Владивостоке. Ну мало ли о чем они могут фантазировать. И эту информацию как малозначимую я прописал в одной из телеграмм в Центр и забыл. А лет через пять по ТВ прошло сообщение, что нашли масхадовский схрон с документами и в нем план захвата атомной подводной лодки. Вот тебе и «проходная» информация».

Окончание следует.

Источник: http://vpk-news.ru