Блокада Ленинграда
«Говорят, что победителей не судят, что их не следует критиковать, не следует проверять. Это неверно. Победителей можно и нужно судить, можно и нужно критиковать и проверять. Это полезно не только для дела, но и для самих победителей». Такие замечательные слова произнес 9 февраля 1946 года Сталин, выступая на встрече с избирателями Сталинского избирательного округа города Москвы.
Руководствуясь этим указанием, постараемся наметить общие рамки и направления для проверки и критики одного из самых трагичных моментов истории нашей страны – массовой гибели жителей Ленинграда в 1941–1942 годах.
Полторы тысячи тонн
К началу Второй мировой войны численность населения Ленинграда составляла 3,19 миллиона человек, что чуть менее двух процентов от общей численности населения СССР в границах 1939 года. В городе было сосредоточено (по оценке Сталина) «процентов 30–35 оборонной промышленности нашей страны». Важнейший центр танковой, радиоэлектронной и судостроительной промышленности, крупный порт и железнодорожный узел, район базирования Балтфлота (главной базой флота с июля 1940-го официально считался Таллин), сосредоточие научно-исследовательских и конструкторских организаций – таким был предвоенный Ленинград.
Коллаж Андрея Седых
Летом-осенью 1941 года численность населения Ленинграда начала существенно меняться. Более 150 тысяч мужчин были призваны в армию (включая дивизии народного ополчения). Без малого полмиллиона человек эвакуированы из города до 27 августа (то есть пока действовало железнодорожное сообщение с «большой землей»), в том числе 220 тысяч детей*, 164 тысячи работников эвакуированных предприятий, 105 тысяч разного прочего населения. К сожалению, происходил и противоположный процесс: в город вливался поток беженцев с оккупированных немцами территорий Прибалтики, Псковской и Новгородской областей, официально было учтено 148 тысяч человек.
В хаосе войны наиболее достоверной оценкой численности населения блокадного Ленинграда следует считать количество выдаваемых хлебных карточек. Карточки – это жизнь, и никто, кроме весьма малочисленных шпионов, не стал бы по доброй воле отказываться от регистрации в качестве получателя карточек. Это приводит нас к цифре – 2,54 миллиона гражданского населения, оставшегося (оставленного) в окруженном городе. Численность личного состава воинских частей Ленинградского фронта и Балтфлота, оказавшихся внутри кольца окружения, была величиной переменной, но сопоставляя количество выделяемого для нужд армии продовольствия с нормами выдачи на одного бойца, мы получаем ориентировочную цифру – 350 тысяч красноармейцев и красно-флотцев. Итого 2,9 миллиона человек. Округленно – три миллиона.
Сколько еды надо человеку на один день? Если питаться по нормам и представлениям нашего времени, когда величайшей мировой проблемой является ожирение, то дневной рацион должен состоять главным образом из овощей, фруктов и обезжиренного кефира. Такой еды нужно более двух килограммов в день. При типичном для России первой половины XX века режиме питания (хлеб, молоко, каша из крупы, картошка, немного сала, мяса и рыбы) надо от одного до полутора килограммов в день. Для того чтобы обеспечить минимальные потребности организма, достаточно 800 граммов хлеба (два современных батона) в день. Именно таким был рабочий (то есть самый большой) паек в СССР во время войны. Это, конечно же, жизнь в состоянии постоянного недоедания, но о голодной смерти тут не может быть и речи.
Для выпечки 800 граммов хорошего хлеба (а вовсе не той жуткой смеси из жмыха, отрубей, мучной пыли и целлюлозы, которую получали ленинградцы в декабре 1941-го) нужно 540 граммов муки. Для «военного хлеба» хватит и 500 граммов. Таким образом, для обеспечения жизни трех миллионов человек необходимо и достаточно 1,5 тысячи тонн муки в день. Запомним эту очень важную цифру.
Из Ленинграда вывозили продовольствие
Накануне войны на складах и базах Ленинградского территориального управления государственных материальных резервов хранилось 146 тысяч тонн хлебофуража (мука, крупа и овес). Одни только эти запасы позволяли обеспечить войска Ленфронта и жителей города на три месяца полной блокады при нулевом завозе продовольствия с «большой земли». Однако одним хлебофуражом закрома Ленинградского управления госрезервов не ограничивались. Там было еще 37 тысяч тонн сахара – продукт по понятиям нынешнего времени вредный, но весьма калорийный и легкоусвояемый (что бывает критически важно для спасения жизни ослабленного голодом человека). И это еще не весь перечень. Кроме муки и крупы стоимостью 30,5 миллиона рублей и сахара стоимостью 43 миллиона были еще «продовольственные товары (консервы, масло, мясо, махорка, сухари и пр.)» совокупной стоимостью 195 миллионов рублей.
Коллаж Андрея Седых
В докладной записке начальника управления товарища Горчакова (от 5 января 1942 года, совершенно секретно) не указаны номенклатура и вес «продовольственных товаров» в их материальном выражении. Но даже принимая соотношения стоимости муки и высококалорийных продуктов как 1 к 10, мы получаем солидную прибавку в размере ориентировочно 15 тысяч тонн еды. Таким образом, общие запасы на складах системы госрезерва позволяли кормить полностью блокированный город в течение четырех-пяти месяцев. А если ограничить потребление минимальным физиологическим выживанием, то хватило бы и на полгода, если не больше.
Так «мало» было накоплено к началу войны. За два с лишним месяца можно было завезти в город горы продовольствия. О масштабе возможностей Ленинградского железнодорожного узла говорят, в частности, такие цифры: 29 августа (по злой иронии судьбы – за день до того, как немцы заняли станцию Мга, перерезав последнюю железнодорожную магистраль, соединявшую Ленинград с «большой землей») специальной комиссией ГКО был установлен очередной план эвакуации ленинградских заводов, в соответствии с которым предполагалось за 10 дней отправить на восток 12 313 вагонов; на следующий день на путях стояло 2200 вагонов, загруженных промышленным оборудованием. 2200 вагонов, одномоментно скопившихся на товарных станциях Ленинграда, – это порядка 40 тысяч тонн грузоподъемности.
Однако продовольствие в город не завозилось, а напротив, вывозилось. Упомянутая выше докладная записка начальника Ленинградского управления госрезерва заканчивается следующими фразами: «Весь хлебофураж, хранившийся на базах Управления, разбронирован и частично эвакуирован в течение первых трех месяцев войны... Накопленные резервы и текущие запасы могли бы обеспечить более длительный срок, если бы с начала военных действий было установлено строжайшее нормирование в отпуске продовольствия, материалов и топлива и задержана из Ленинграда эвакуация части фондов (подчеркнуто мной. – М.С.)». В результате после строжайшего поиска и учета всех наличных ресурсов (а не только складов системы госрезерва!) по состоянию на 26 сентября внутри кольца блокады находилось всего 36 тысяч тонн хлебофуража (включая отруби, жмых и солод). Нормальной муки было лишь 20 тысяч тонн. Этого могло хватить на две недели, максимум по голодным нормам – на месяц.
Так прозвучал первый удар похоронного колокола. Чтобы его печальный отзвук не долетел до потомков, был заботливо выращен и раздут до небес миф о Великом Пожаре. Якобы вся еда находилась на Бадаевских складах, каковые сгорели во время бомбежки. Пожар и бомбежка были в реальности. Драгоценное продовольствие не было рассредоточено и хранилось в деревянных складах. Сгорело 3 тысячи тонн муки и 2,5 тысячи тонн сахара. Сахар расплавился и превратился в карамель, которая в дальнейшем была переработана и использована. Фактические потери сахара составили не более 700 тонн. С учетом сгоревшей муки этого могло бы хватить на три-четыре дня снабжения города. Не более того.
Арифметика и география
Ленинград находится не на острове. И даже не на полуострове, соединенном с материком крошечной перемычкой (как Севастополь в Крыму). С юга и севера от Ленинграда – необъятные просторы суши, пересеченные «нитками» железных дорог.
Северный транспортный коридор (железная дорога Петрозаводск – Сортавала – Ленинград, идущая в обход северного берега Ладожского озера) был потерян 14–15 июля в результате наступления финской армии, которая за четыре дня взломала оборону советских войск и продвинулась от границы до берега Ладоги. Южный коридор был потерян 30 августа, когда 20-я мотопехотная дивизия вермахта заняла станцию Мга. Неделю спустя, 8 сентября немцы силами одного пехотного полка заняли Шлиссельбург, окончательно перекрыв таким образом сухопутное сообщение Ленинграда с «большой землей».
С запада от Ленинграда – воды Финского залива, а на воде – краснознаменный Балтфлот. Заслуживающих упоминания сил немецкого флота в водах Финского залива не было вовсе, военно-морской флот Финляндии соотносился с КБФ как моська со слоном. В такой ситуации существовала вполне реальная возможность завоза продовольствия в Ленинград по морю, из портов нейтральной Швеции. Если кто забыл – именно так, с боем проводя каждый караван грузовых судов, без малого шесть лет провоевала Англия. Однако вариант снабжения Ленинграда через Балтику никогда даже не обсуждался – и это абсолютно разумно, так как существует еще и четвертая сторона света, восток.
На востоке было 60 километров (не считая изгибы береговой линии) свободного берега Ладожского озера. Финские войска на Карельском перешейке в конце августа вышли на линию границы 1939 года и там остановились. 4 сентября Маннергейм отдал приказ о переходе к обороне, и без малого на три года над линией этого «фронта» повисла тишина. Если проложить маршрут транспортных караванов по кратчайшему расстоянию, через так называемую шлиссельбургскую губу, то до «большой земли» (портовый поселок Кобона) было не более 30 километров водного пространства. Если же идти в Новую Ладогу (город и порт у впадения реки Волхов в Ладожское озеро), то наберутся все 100 километров. В любом случае даже самая тихоходная баржа могла дойти от Новой Ладоги до западного, ленинградского берега озера за 10–12 часов.
Плавсредств для транспортных перевозок было не много, а очень много. Северо-Западное речное пароходство, Ленинградское областное пароходство, Ладожская военная флотилия, трест «Ленрыба». Только первая из упомянутых структур к началу 1941 года имела в своем в составе 323 буксира и 960 несамоходных судов общей грузоподъемностью 420 тысяч тонн, в навигацию 1940-го суда СЗРП перевезли 3,4 миллиона тонн грузов. И если у речного флота еще могли быть проблемы с плаванием по бурным водам осенней Ладоги, то суда Ладожской военной флотилии и треста «Ленрыба» как раз для работы на Ладожском озере и были предназначены. Стоит также отметить, что после всех потерь 1941 года (главной составляющей которых была опять же эвакуация плавсредств из Ленинграда на восток) к открытию навигации 1942-го подготовленный к перевозкам по Ладоге грузовой флот все еще насчитывал 116 единиц самоходных и несамоходных судов общей грузоподъемностью 32,8 тысячи тонн.
30 августа 1941 года (то есть сразу после потери станции Мга) вышло Постановление ГКО № 604 о мерах по снабжению Ленинграда водным путем. Предполагалось использовать 25 буксиров и 75 озерных барж грузоподъемностью по одной тысячи тонн каждая, причем непрерывно должно было курсировать не менее 12 барж, для перевозки ГСМ предлагалось выделить один танкер и восемь нефтеналивных барж. На эту цифру (12 барж в день) можно взглянуть с двух сторон. В сравнении с наличным тоннажем это удивительно мало. С другой стороны, такой грузопоток позволил бы не только обеспечить снабжение жителей Ленинграда по общесоюзным нормам, но и достаточно быстро накопить многомесячные запасы. В частности, было принято решение к 1 октября отгрузить 143 тысячи тонн муки и крупы, 28 тысяч тонн мяса и рыбы, три тысячи тонн масла, то есть всего 174 тысячи тонн продовольствия.
Гора родила мышь
Ничего этого в реальности не произошло. Гора родила мышь. За первые 30 дней навигации на западный берег Ладожского озера было доставлено всего 9,8 тысячи тонн продовольствия – в среднем по 330 тонн в день! И хотя в дальнейшем грузопоток увеличился, с 1 октября до середины ноября (когда судоходство по Ладоге пришлось в условиях ранней и очень холодной зимы прекратить) по воде перевезли лишь 45 тысяч тонн продовольствия (44 тысячи тонн зерна, муки, крупы и сухарей, примерно 400 тонн сгущенного молока и порядка 600 тонн мяса, рыбы, жиров).
Такие поставки не только не позволили накопить запасы продовольствия, но и не обеспечили снабжение блокадного города по минимально допустимым нормам. 8 ноября, ровно через два месяца после захвата Шлиссельбурга, немцы заняли Тихвин. Это означало, что последняя железнодорожная магистраль, позволявшая подвозить грузы непосредственно к юго-восточному берегу Ладожского озера, перерезана (возможность подвоза северным путем – через станцию Лодейное поле была потеряна еще раньше, после того как финская армия вышла на реку Свирь и создала плацдарм на ее южном берегу). Теперь грузы для Ленинграда приходилось везти с дальних станций кружными лесными дорогами длиной в сотни километров.
70 транспортных «Дугласов», выделенных для организации «воздушного моста», решить проблему продовольственного снабжения огромного города, конечно же, не могли. Впрочем, у них и задачи были другие: из города самолетами вывозили квалифицированных специалистов, оптическое и электронное оборудование. В город по воздуху завозили продукты, едва ли предназначенные для простых людей: 346 тонн мясокопченостей, 257 тысяч банок мясных и рыбных консервов, 52 тонны шоколада, 18 тонн сливочного масла, 9 тонн сыра...
9 декабря в ходе начавшегося контрнаступления Красной армии немцев удалось выбить из Тихвина, и через десять дней весь участок железной дороги от Тихвина до Волхова был очищен от неприятеля. Намертво замерзло к тому времени и Ладожское озеро, превратившееся в огромную «дорогу с твердым покрытием» (фактически первые машины по льду Ладоги прошли уже 22 ноября). И тем не менее снабжение Ленинграда происходило в режиме «в час по чайной ложке», что с учетом численности едоков внутри кольца блокады и тоннажа поставляемого продовольствия даже не было метафорой.
За первые девять дней работы Дороги жизни было перевезено всего 800 тонн муки, то есть значительно меньше минимальной однодневной потребности. В первой декаде декабря перевезено 2282 тонны и только в третьей декаде вышли на уровень 600–750 тонн в день. В первые дни в составе 17-й автотранспортной бригады было всего лишь 120 грузовиков, к концу декабря это число выросло до 2,8 тысячи автомашин, из которых ежедневно на линии было менее одной тысячи, остальные простаивали из-за отсутствия бензина или технических неисправностей.
Чтобы оценить смысл этих цифр, надо вспомнить, что к началу войны (то есть до начала мобилизации транспорта из народного хозяйства) в войсках ЛенВО числилось 20,5 тысячи грузовых автомашин и 4,2 тысячи тракторов (в условиях зимы трактор с санями-волокушами на ледовой дороге был бы гораздо лучше дряхлой полуторки); в соседнем Прибалтийском ОВО, войска которого в июле отошли на территорию ЛенВО, – 13,5 тысячи грузовиков и три тысячи тракторов. После объявления открытой мобилизации (плановые мероприятия которой в Ленинградском округе были выполнены полностью) количество автотранспорта в армии увеличилось примерно вдвое. Кроме того, гигантские военные предприятия Ленинграда имели тысячи автомашин, никакой мобилизации не подлежащих.
Известно, что потери автотранспорта при отступлении летом-осенью 1941-го были незаурядно низкими и в целом за весь 41-й год они составили порядка 33 процентов. Другими словами, внутри кольца блокады находились десятки тысяч грузовиков и многие тысячи тракторов, промышленность Ленинграда могла обеспечить любой мыслимый ремонт и изготовление запчастей. Где же были эти машины, что они делали, чем были заняты? Какая другая задача, кроме доставки в умирающий город продовольствия и горючего, могла быть более приоритетной?
Голод и смерть
Критическая ситуация с подвозом продовольствия заставляла непрерывно снижать нормы расхода. 6 октября суточный лимит расхода муки был установлен в размере 1000 тонн, с 1 ноября его пришлось снизить до 735 тонн, с 13 ноября – 622 тонны, с 20 ноября – 510 тонн (причем в эти тонны уже были включены и все условно-съедобные примеси, из которых пекли жуткий «блокадный хлеб»).
Тут еще надо учесть, что в условиях войны главным приоритетом было снабжение армии, мизерные запасы приходилось делить между бойцами на фронте и горожанами отнюдь не поровну. Так, из лимита 1000 тонн муки, установленного 6 октября (что характерно, сами решения принимались от имени Военного совета Ленинградского фронта, а не городских властей), для армии и флота выделялось 312 тонн, а для жителей Ленинграда (в семь раз более многочисленных!) – всего 587 тонн. Из самого минимального за время блокады лимита 510 тонн для армии и флота предназначалось 169 тонн, а для населения Ленинграда – всего 310 тонн. И это на два с половиной миллиона едоков.
С октября 1941-го нормы выдачи хлеба по карточкам были снижены до 400 граммов для работающих и 200 граммов для иждивенцев. Даже большая из этих цифр не обеспечивает те 1700 ккал, которые необходимы человеку, который лежит без движения в теплом помещении. Но помещения не были теплыми: аномально ранняя и холодная зима, отключенное отопление, затем – замерзший водопровод и необходимость носить воду ведрами из прорубей на Неве. 20 ноября были установлены следующие нормы: 250 граммов хлеба для работающих, 125 – для иждивенцев (в таковых к тому моменту вынужденно в связи с остановкой заводов превратилось две трети населения Ленинграда).
Уже в ноябре смертность в Ленинграде более чем вдвое превысила довоенные показатели. В декабре начался смертный голод. Люди падали без сознания на улицах, не-убранные трупы замерзали в домах. В декабре в городе умерли 53 тысячи человек, в январе – 102 тысячи, в феврале – 108 тысяч. Убирать покойников стало некому, люди вымирали целыми семьями. С 19 декабря по 1 марта командами МПВО были собраны на улицах города 9207 живых дистрофиков и захоронена 261 тысяча трупов. По состоянию на 21 февраля за «убийство с целью поедания мяса убитых» арестованы 886 человек.
«В городе настоящий праздник...»
В конце декабря постепенно нарастающий «ручеек» продовольствия, завозимого в город автомашинами по льду Ладожского озера, позволил повысить лимиты расхода муки с 510 до 560 тонн в день, в том числе для населения Ленинграда – с 310 до 395 тонн. С 25 декабря 1941 года были установлены новые нормы выдачи хлеба: 350 граммов по рабочей карточке и 200 граммов для служащих и иждивенцев. С точки зрения арифметики – разница бесспорная, с точки зрения физиологии – не изменилось ничего: ничтожное количество еды по-прежнему не обеспечивало выживания человека да еще и на декабрьском морозе (что, к несчастью, явно подтверждается двукратным ростом смертности в январе). Тем не менее товарищ Жданов в тот же день, 25 декабря доложил в Москву, что «в городе настоящий праздник».
Оставив соответствующим депутатам Госдумы РФ выяснить вопрос – не является ли такое заявление кощунством и оскорблением чувств блокадников, обратимся снова к Постановлению Военного совета Ленфронта № 00320 от 6 октября (других мне просто не удалось найти), которым лимитировался расход продовольствия. Кроме двух упомянутых выше категорий потребителей (личный состав фронта и Балтфлота, население Ленинграда) в постановлении есть еще одна строка: «Для закрытых учреждений и общественного питания». Что примечательно – эта загадочная категория ни хлеба, ни сахара не потребляет, для нее указаны лишь лимиты по мясу и жирам, причем лимиты очень жирные: 49 тонн мяса (при этом на 2,5 миллиона населения города выделено всего 72 тонны) и 19,6 тонны жиров (для населения – 51,5 тонна). Да и 346 тонн мясокопченостей, завезенных в ноябре-декабре по «воздушному мосту», в воспоминаниях рядовых ленинградцев, переживших блокаду, почему-то не обнаруживаются...
Но есть и другие свидетельства. В 1998 году профессор РГГУ Н. Н. Козлова опубликовала дневник некого Н. А. Рибковского, который тот вел во время Ленинградской блокады. Рибковский родился в 1903 году, окончил Московскую высшую партшколу в 1940-м, был назначен секретарем райкома в Выборг, затем после занятия города финскими войсками в августе 41-го прибыл в Ленинград, где после трехмесячного ожидания был назначен на более чем скромную должность инструктора отдела кадров горкома партии. Всего лишь.
9 декабря он записывает в своем дневнике: «С питанием теперь особой нужды не чувствую. Утром завтрак – макароны, или лапша, или каша с маслом и два стакана сладкого чая. Днем обед – первое щи или суп, второе мясное каждый день. Вчера, например, я скушал на первое зеленые щи со сметаной, на второе котлету с вермишелью, а сегодня на первое суп с вермишелью, на второе свинина с тушеной капустой».
В начале марта 1942 года (в тот месяц в Ленинграде умерли 99 тысяч человек) ответственного работника направляют в так называемый стационар горкома партии, где про грубую мужицкую еду вроде свинины с тушеной капустой и говорить-то неприлично: «Питание здесь словно в мирное время в хорошем доме отдыха... Каждый день мясное – баранина, ветчина, кура, гусь, индюшка, колбаса; рыбное – лещ, салака, корюшка и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, 300 грамм белого и столько же черного хлеба на день, 30 грамм сливочного масла и ко всему этому по 50 грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину...» Эта запись (от 5 марта 1942-го) заканчивается восхитительной фразой: «Да. Такой отдых в условиях фронта, длительной блокады города возможен лишь у большевиков, лишь при Советской власти».
Окончание следует.
*Во многих публикациях ошибочно указана другая, большая цифра. Это недоразумение связано с тем, что в начале войны, когда появление немецких войск на южных подступах к Ленинграду представлялось немыслимым, 175 тысяч детей были вывезены из города в южные и юго-восточные сельские районы области, в дальнейшем по мере приближения фронта их пришлось возвратить в город
Источник: http://vpk-news.ru
