Битва под Ляояном: победа, ставшая предательством
Преступный приказ генерала Куропаткина об отступлении с укрепленных позиций спас японцев от неизбежного поражения.
Традиционно считается, что Ляоянская битва - первое стратегически важное сражение Русско-японской войны - это образец успешного наступления небольшой, но инициативной армии японцев против превосходящей по численности, но безынициативной армии русских. Однако историческая правда свидетельствует о другом: японское наступление на Ляоян закончилось полным провалом, армия маршала Оямы была обескровлена и только преступный приказ генерала Куропаткина об отступлении с укрепленных позиций спас японцев от неизбежного поражения.
Непроснувшаяся Россия
Начавшаяся 27 января (9 февраля) 1904 года война с Японией продемонстрировала решимость и, главное, умение японцев воевать. Уже в первый день войны японцы торпедировали в Порт-Артуре два лучших русских броненосца («Цесаревич» и «Ретвизан»), а также бронепалубный крейсер «Паллада». В этот же день в корейском порту Чемульпо были потоплены новейший крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец».
Такое дерзкое начало боевых действий со стороны Японии должно было, казалось, всколыхнуть всю Россию, прежде всего ее военное ведомство. Сорок лет спустя, подобное же внезапное и результативное нападение японцев на Пёрл-Харбор мгновенно сплотило воедино американский народ. Высшее политическое руководство России обязано было, по логике, принять экстренные радикальные меры по мобилизации в кратчайшие сроки всего потенциала империи для достижения победы.
Морской офицер и известный историк В. Я. Крестьянинов, анализируя в одном из своих трудов те возможные военно-политические мероприятия, которые могла и должна была осуществить императорская власть, пишет о «поразительной безынициативности и непрофессионализме российского правительства».
В справедливости этого мнения трудно усомниться. Военное ведомство России массированно посылало, например, в действующую армию в Маньчжурии вновь мобилизованных ратников, так называемых запасных, что способствовало росту антивоенных настроений в стране, резко снижало боевой дух и практическую боеспособность войск. В это же самое время в западных регионах страны без дела стояла обученная армия постоянного состава в 1 млн человек, маялось «в парадах и маневрах» значительное число элитных гвардейских полков. Очевидное решение о немедленной отправке на фронт в Маньчжурию основных боеготовых войсковых соединений, вплоть до гвардии, пробилось в головы петербургских стратегов только на второй год войны - после череды бесславных и бессмысленных поражений.
С началом боевых действий возникло по всей стране массовое патриотическое движение в военных округах, академиях, кадетских корпусах и даже в университетах - за добровольческое участие в войне с Японией. При небольших, но энергичных усилиях правительства в кратчайшие сроки могли быть сформированы добровольческие полки, которые, вместе с гвардией, принесли бы на фронт необходимый дух жажды сражения и веры в победу.
Маньчжурская русская армия остро нуждалась в горных орудиях, в специальных артиллерийских повозках, в пулеметах Мадсена, в телефонных станциях. Это и другое ценное снаряжение в избытке имелось в западных военных округах, однако на фронт лучшая материальная часть просачивалась лишь тоненьким ручейком, хотя должна была направляться на восток бурным потоком.
Армейское командование, как и высшее руководство страны, даже после потери в один день пяти лучших кораблей, продолжало недооценивать боевой потенциал противника, с инфантильным безразличием наблюдало за методичным усилением японской сухопутной армии в Корее.
Главный тон в этом оркестре благодушия и инфантильности задавал, как ни странно, сам царь Николай II. В начале января 1904 года, еще до первых залпов войны, царский наместник во Владивостоке, адмирал Алексеев обратился к царю с запросом о способах действий русской армии и флота в случае начала войны с Японией. Алексеев предлагал с первых часов войны вывести Тихоокеанскую эскадру в море для противодействия высадке японской армии в Корее.
После пяти дней тягостного ожидания Николай II ответил своему наместнику телеграммой: «Желательно, чтобы японцы, а не мы открыли военные действия. Поэтому, если они начнут действия против нас, то вы не должны препятствовать их высадке в Южную Корею или на Восточный берег до Гензана включительно».
Понятно, что при такой «непротивленческой» позиции верховного владетеля империи, стратегическая инфантильность очень скоро свила себе уютное гнездышко в головах наиболее приближенных к царю военачальников. 15 апреля 1904 года (то есть через два с половиной месяца после начала войны!) командующий Маньчжурской армией, генерал А. Н. Куропаткин залихватски писал военному министру: «Японцы зашевелились на Ялу [река в Корее, первый русский оборонительный рубеж. - РП]; с радостью буду приветствовать их вступление в Маньчжурию; охотно можно устроить им золотой мост, лишь бы ни один из них не вернулся на родину. Вторжение японцев в Маньчжурию служило бы значительным указанием, что в этом направлении они двинут и свои главные силы».
Стратегическая бездарность Куропаткина становится очевидна уже при чтении последнего предложения: два с половиной месяца японцы концентрируют сухопутные силы на границе с Маньчжурией, а русский главковерх до сих пор в недоумении - куда же они все-таки намерены двинуть свои войска? А ну как на Петербург?!
Впрочем, в одном генерал Куропаткин оказался подлинным провидцем: Россия действительно устроила «золотой мост» для шествия японцев к победе. Только прямые материальные потери русских в войне с японцами составили колоссальную сумму в 500 млн рублей золотом. Косвенные же убытки (внешние и внутренние заимствования, девальвация рубля) достигли 2 млрд 300 млн рублей. Ну чем же не «золотой мост»?
Генерал Куропаткин: полководец или «плутоватый целовальник»?
Социальные лифты в эпоху последнего царя династии Романовых действовали подчас странным образом. В имперском, подчеркнуто сословном государстве они выносили из социальных низов на самый верх государственной иерархии отнюдь не ярких своим талантом, с кипучей энергией людей, а удобных, нарочито приземленных, хотя и трудолюбивых «серых мышек».
Таким был, например, адмирал Рожественский, бездарно сгубивший 2-ю эскадру при Цусиме. Или генерал Рузский - один из самых посредственных полководцев Первой мировой войны. Из этой же «боевой когорты» генерал Деникин, преступно разваливший Белую гвардию - Вооруженные силы Юга России. Весьма любопытным, по-своему, персонажем из сонма неродовитых «выскочек», сыгравших сугубо регрессивную, даже «черную» роль в истории России, стал мелкопоместный псковский помещик Алексей Николаевич Куропаткин.
Генерал-майор Генерального штаба Георгий Гончаренко оставил правдоподобный портрет генерала Куропаткина в революционном марте 1917 года. «Зал офицерского митинга был полон, - наблюдательно отмечает детали Гончаренко, - со всех сторон виднелись знакомые лица. Неподалеку от входных дверей, в ветхом, замызганном пальтишке с предусмотрительно срезанными с погон царскими вензелями, стоял генерал-адъютант Куропаткин. Его лицо смышленого мужичка, хозяина чайной или плутоватого целовальника, выражало живейшее любопытство. В острых щелочках глаз скользила хитренькая улыбка».
Этому человеку империя Романовых дала все. Шесть лет он был близким к царю, очень влиятельным военным министром; более полутора лет - главнокомандующим Маньчжурской армией; одиннадцать лет был членом Государственного совета, - и все эти годы получал от империи не просто хорошее, а богатейшее жалование. А пришел на офицерское собрание, демонстрируя подлейшую приспособляемость к революционным новинкам, в драном пальто. Вензеля на погонах «НикII» - символ своего многолетнего покровителя и благодетеля - не дрогнувшей рукой срезал, не устыдился...
Приспособленчество к обстановке, свою психологически глубинную трусость и, одновременно, истинно русское хитрованство генерал Куропаткин привнес в стиль своего руководства войсками. Он мог демонстрировать отеческую заботу о теплых шинелях для солдат, а через несколько часов трусоватым приказом выгнать этих же самых солдат из палаток под проливной дождь - заставить бесцельно отступать по раскисшим дорогам. Мог громогласно заявить своим офицерам: удерживаем позиции до последнего патрона, - но вдруг появлялось малозначащее донесение о якобы произошедшем изменении обстановки и, мгновенно, следовал противоположный приказ: оставляем позиции, отступаем.
Флюгерообразность Куропаткина, его искреннее, возможно даже органичное, на уровне генетики, желание соответствовать умонастроениям верховного российского «барина», царя Николая II, привели к самым негативным последствиям в ходе Русско-японской войны.
Громада планов и недооценка своих сил
Япония начала войну против России 27 января 1904 года. Генерал А. Н. Куропаткин был назначен главнокомандующим Маньчжурской армией 7 февраля, а 15 февраля того же года он предстал перед царем Николаем II с грандиозным планом военной кампании против «желтолицых япошек».
Таким образом, более 15 дней было затрачено на составление стратегического плана войны, который, по логике, давным-давно должен был быть разработан Генеральным штабом, а буквально с первого дня военных действий начать реализовываться.
План Куропаткина был удивительным сочетанием непомерных амбиций с явным неверием в уже имеющиеся на Дальнем Востоке военные силы. Предполагалось - поскольку этого желал сам царь - не мешать сосредоточению на континенте японской сухопутной армии. Генерал Куропаткин, в качестве главнокомандующего, «творчески» развил эту инфантильную мысль, - по его мнению оказывалось, что наличных армейских сил на Дальнем Востоке катастрофически мало. Шесть месяцев, постепенно отступая до района Ляоян-Хайчен, русская армия должна была «накапливать силы». Затем «русское христолюбивое воинство» должно было перейти в безудержное наступление и, сбросив противника в море, полностью очистить от японского присутствия Китай и Корею.
На завершающем этапе войны для обеспечения десантной высадки в Японию привлекался доблестный русский флот. В стране микадо русская армия (поскольку с японской армией к этому времени будет, конечно же, покончено) должны была заняться ни много ни мало «подавлением народного восстания».
Царь Николай II, по воспоминаниям влиятельного сановника С. Ю. Витте, - «был в восторге от плана Куропаткина». Еще бы! Ожидалась впечатляющая воображение десантная экспедиция в Японию. И дело оставалось по сути за малым - нужно было только разгромить японскую армию и сохранить русский флот - задачи, как следовало из убедительного доклада Куропаткина, не очень сложные.
Боеспособность русских сил на дальневосточном ТВД
Генерал Куропаткин упорно, возможно уверовав в это сам, убеждал царя, что сил русской армии в Маньчжурии явно недостаточно, чтобы остановить японцев на предманьчжурском, еще корейском рубеже обороны - реке Ялу. Это утверждение Куропаткина, мягко говоря, очень сильно расходилось с реальностью.
К началу войны с Японией русские сухопутные вооруженные силы насчитывали на театре военных действий 118 тысяч штыков и сабель, при 296 орудиях. Эти силы были вполне сопоставимы с первоначальной численностью японской экспедиционной армии. Генерал Куроки впервые перешел рубеж реки Ялу, располагая войсками численностью около 45 тысяч штыков.
Объективной проблемой, с которой действительно сталкивался генерал Куропаткин как главнокомандующий, было существенное рассредоточение русских сил.
К началу вторжения японских войск в Маньчжурию (15 апреля) дислокация русских войск фактически оставалась предвоенной, то есть за два с половиной месяца в единый кулак войска так и не собрали. В районе Инкоу-Дашичао располагался Южный отряд: 30 тысяч штыков и 88 орудий. На реке Ялу вдоль границы Кореи и Китая располагался Восточный отряд в составе 23 тысяч штыков и 62 орудий. Главные силы русской Маньчжурской армии находились в районе Хайчен-Ляоян-Мукден: 35 тысяч штыков и сабель, 90 орудий. На Квантунском полуострове было около 30 тысяч войск и 56 орудий, примерно такие же силы были сосредоточены у Владивостока.
Порочная, нарочито оборонительная стратегия генерала Куропаткина заставляла русскую Маньчжурскую армию все время выворачивать голову к западу. В штабе Куропаткина больше следили не за перемещениями японских войск, а за собственной железной дорогой, в надежде быстрей усмотреть - сколько еще там подвезли войск по Транссибу?
Если бы русский главнокомандующий не озирался на запад, а энергично собирал воедино наличные силы и средства, то за два месяца паузы в военных действиях на реке Ялу была бы собрана мощная группировка не менее 100 тысяч штыков и 250 орудий. Эту концентрацию сил и средств можно было создать, не отводя войска от Владивостока, и даже не собирая все русские подразделения в Маньчжурии без изъятия.
Бурная и широкая река Ялу сама по себе представляла удобный оперативно-тактический ТВД для маневренной обороны. Помимо этого у русских имелись на Ялу заранее укрепленные позиции, которые за два с половиной месяца до подхода 1-й армии Куроки можно и нужно было значительно удлинить и эшелонировать.
Стратегическая близорукость и тактическая бескрылость Куропаткина привели к тому, что командующему русским заслоном на реке Ялу,
генералу М. И. Засуличу пришлось в итоге сражаться против втрое сильнейшего противника. Правда, нужно подчеркнуть, что сражался Засулич из рук вон безобразно, потеряв в оборонительном сражении на заранее укрепленной позиции в два раза больше солдат, чем форсирующие реку и атакующие японцы.
Оборонительные редуты инженера Величко
Местность у Ляояна была почти идеальной, чтобы измотать, обескровить наступающих японцев, а затем мощным контрударом сокрушить их. Талантливый военный инженер К. И. Величко, создатель тактики использования войсками так называемых инженерных плацдармов, сумел воздвигнуть под Ляояном подлинную полевую цитадель.
Были отстроены две оборонительные позиции: главная (расположенная ближе к городку Ляоян) и 2-я (передовая). Передовая позиция предоставляла возможности для маневренной обороны, а основная позиция была фактически полевой крепостью, поскольку прежний, еще китайский укрепрайон с фортами и люнетами был дополнен развитой системой траншей, окопов, блиндажей, ходов сообщения. На этой позиции при грамотном, инициативном командовании можно было сдержать армию вдвое больше той, которая угрожала войскам генерала Куропаткина.
Впрочем, силы и средства русской Маньчжурской армии под Ляояном не уступали японским. К началу основной фазы битвы, то есть к 17 августа 1904 года численность русской ляоянской группировки достигла 180 тысяч человек при 644 орудиях.
Таким образом, общее соотношение сил и средств было ощутимо в пользу русских (особенно, если учесть, что именно японцам предстояло идти на штурм заранее подготовленных оборонительных позиций). Русские преобладали по пехоте в соотношении - 1,4 : 1, по артиллерии - 1,3 : 1. При таком раскладе сил, если бы Маньчжурской армией командовал инициативный, решительный полководец, подобный Александру Суворову или Паулю фон Гинденбургу, от мощи японской экспедиционной армии к концу битвы остались бы только воспоминания.
Черное солнце Ляояна
Отступая к Ляояну, русские войска повсюду добровольно оставляли позиции. Через некоторое время процесс бесконечного отступления стал не только средством передислокации войск, но и образом мышления близкого по духу к Куропаткину армейского генералитета. О боевом духе этих вождей «русского христолюбивого воинства» можно судить по донесению в штаб армии генерала А. А. Бильдерлинга, командующего Восточной группой войск.
«Убедительно прошу, разрешить мне снять утомленные войска с позиций, - пишет доброхотный генерал, явно перепутавший войну с маневрами под Петербургом, - и без боя, в виде обыкновенного марш-маневра, отвести их на указанные нам позиции под Ляояном. Поведу войска с музыкой, с песнями, весело, не торопясь, и надеюсь привести их бодрыми, сильными духом для решительного сражения».
Музыка, песни, веселые марш-маневры завершились для русских 11(24) августа 1904 года, когда передовые части маршала Оямы начали артиллерийский обстрел русских позиций на дальних предместьях Ляояна, а затем стремительным броском захватили несколько высот.
На следующий день Ояма решил усилить натиск, однако допустил крупный просчет. Японская Гвардейская дивизия попала под мощный фланговый удар резервного полка 3-го Сибирского корпуса. Ударом в штыки русские опрокинули гвардейцев микадо и обратили в бегство.
В ночь на 13(26) августа японцы начали атаку в полосах 3-го Сибирского и 10-го армейского корпусов. Одновременно на русские позиции начали натиск 4-й (генерал Нодзу) и 2-й (генерал Оку) экспедиционные корпуса. Штурм был массированным, яростным, но для японцев неудачным. На горе Кустарной большой массив японских войск попал на заранее пристрелянные русской артиллерией позиции и бессмысленно понес очень значительные потери.
Атаки японцев были отбиты на всех направлениях, причем с большими потерями для нападавших. Казалось бы, нужно было продолжить оборону, одновременно концентрируя русские войска для мощного флангового удара, который сразу бы вызвал как минимум отступление японцев. Генерал Куропаткин имел полную возможность для этого - около трети русских соединений вообще не участвовали в боях 11-13 августа, поскольку были выведены в стратегический резерв.
Вместо этого псковский «целовальник», причем без какой-либо оперативно-тактической мотивации, отдал приказ отступать. Войска покидали удобнейшую для обороны холмисто-гористую позицию под проливным холодным дождем, по колено в раскисшей липкой грязи, надрывая в смерть лошадей и теряя артиллерию.
Очевидец событий, майор С. А. Бибиков, впоследствии вспоминал, что на его глазах запряжка из 24 лошадей не смогла вытащить ценнейшую крупнокалиберную пушку. Орудие так и осталось на дороге, брошенное в грязи, на радость и удивление японцев.
Новая позиция русской армии теперь находилась на равнине, была более узкой по фронту и, следовательно, теоретически могла быть охвачена концентрическими ударами японцев. Никто из русских офицеров не понимал смысла перехода армии в жуткую непогоду с очень выгодной позиции на более неустойчивую. Этот смысл понимал только сам генерал Куропаткин: он преувеличил численность армии Оямы как минимум на 50 тысяч штыков, даже в упрямстве собственных упряжных лошадей ему виделся роковой фланговый охват японцев.
Японская разведка была поставлена на исключительно высоком уровне, поэтому Ояма и его генералы не мешали русским творить их оперативно-тактическое безумие. Японские солдаты пережидали ливень в палатках. Дымились своевременно подошедшие полевые кухни. Маршал Ояма терпеливо ждал солнца и сухих дорог.
На рассвете 17 августа японцы перешли в наступление, и снова неудачно. Сибирский 3-й и армейский 10-й корпуса удержали позиции и отбили японцев с большими потерями. В 10 часов утра противник захватил в полосе Сибирского 1-го корпуса деревню Чжуцзяпунцы и попытался закрепиться в ней. Однако подошедший из резерва свежий 12-й пехотный Барнаульский полк мощным ударом выбил японцев из деревни.
Отлично показала себя русская артиллерия. Ведя огонь с закрытых позиций, доблестные артиллеристы эффективно и быстро подавляли артиллерийскую активность японцев. Одна только 3-я батарея 90-й Восточносибирской дивизии произвела за день 1776 выстрелов. Результативность русского огня была исключительно высокой - все основные ракурсы стрельбы были заранее пристреляны.
Хорошо, очень профессионально сработали пулеметчики. В районе селения Гоцяки атакующая в плотных порядках японская колонна была буквально выкошена русской пулеметной ротой. За один только день японцы потеряли убитыми и ранеными 5100 человек. Русские потери были вдвое меньше.
Следующий день вновь принес победу русскому оружию. По подсчетам военных историков суммарный итог двух дней был безусловно в пользу русских: 11 900 выведенных из строя японцев против 6540 человек русских потерь. Армия микадо, изначально уступающая в численности Маньчжурской армии, ощутимо ослабевала.
Помог маршалу Ояме в очередной раз Куропаткин. Он узрел на противоположном берегу реки Тайцзыхэ солдат 1-й армии Куроки, вновь испуганно загрезил пресловутым «японским охватом». Поскольку наличных сил Куропаткину всегда было мало, и всегда изначально считалось, что резервов нет, то, конечно, пришлось, согласно очередному безумному приказу, - «с сожалением отступить на главную позицию». Теперь уже русская армия подпирала непосредственно стены города.
Бои 19-20 августа не изменили общей картины: японские атаки были эффективно отражены во всех пунктах.
Исключение составил бой за деревню Сыквантунь и Нежинскую сопку. Здесь была полоса ответственности генерала А. А. Бильдерлинга, - того самого любителя ретирад под бодрую песню. Из-за бездарно организованной атаки русские войска при подходе к этим высотам понесли неоправданно высокие потери (но никак не сравнимые с общими японскими). Однако, захватив высоты, героические солдаты неожиданно получили приказ отступить.
Временная потеря Сыквантуня и Нежинской сопки в оперативно-тактическом смысле абсолютно ни на что не влияла. Однако, получив в 6 утра 21 августа весть от генерала Бильдерлинга об оставлении этих позиций, главковерх Куропаткин мог свободно вздохнуть - «хоть где-то, наконец, проиграли». Депеша Бильдерлинга, в совокупности с информацией о ранении генерала Орлова, стали для Куропаткина давно желанным, по-видимому, предлогом для приказа об отступлении к Мукдену.
Трусость Куропаткина опередила трезвый расчет маршала Оямы буквально на два часа. Японский главнокомандующий посчитал, что в боях 17-20 сентября японские войска выдохлись, а потери чрезмерны.
В его штабе готовился текст приказа об отступлении 1-й армии генерала Куроки за реку Тайцзыхэ и прекращении дальнейших атак. Ни о каком фланговом охвате войск Куропаткина, которого так маниакально боялся трусоватый пскович, маршал Ояма уже не мечтал.
Весть об отступлении русских с позиций у Ляояна ошеломила японцев. Ояма немедленно отдал приказ не начинать преследование - маршал предполагал, что русские готовят какой-то хитрый маневр для перехода в наступление.
Британский военный советник, генерал Гамильтон, находившийся постоянно в штабе Куроки и наблюдавший за ходом Ляоянской битвы, с явным презрением записал в своем дневнике: «в то время, как судьбы Японии уже лежали на весах истории, русские начали свое отступление к Мукдену».
Столь же презрительно высказался о Куропаткине и полковник Бардонно, военный представитель Италии при штабе русской Маньчжурской армии. В своем донесении в итальянский Генштаб Бардонно отметил: «Ни разу в течение всей Ляоянской операции командующий русской армией не руководил событиями. Потеряв всякую веру в себя и в своих подчиненных, он пассивно подчинялся воле противника и, не будучи к этому вынужденным, покинул поле сражения, признав себя, таким образом, побежденным».
В оставленном русскими Ляояне, на железнодорожной станции города, японцы захватили огромные запасы военного снаряжения, продовольствия, одежды, боевых припасов. Все это имущество с огромными усилиями, но вовремя было доставлено сюда - за тысячи верст из европейской России. Отсюда, от Ляояна, готовилось мощное августовское наступление русских к Порт-Артуру, которое должно было деблокировать крепость.
Теперь все эти стратегические замыслы были повержены в прах. Русские солдаты, которые сделали все возможное для победы и фактически добились ее, теперь угрюмо брели на север, проклиная судьбу и бездарных командиров. Солдаты не могли не понимать, что отступлением к Мукдену их не спасают, а предают. Так же как предают и оставленный за триста верст к югу мужественно сражающийся Порт-Артур.
Источник:rusplt.ru
